Мария САВЧЕНКО

МУШКА И КЛАД

Сопки зазеленели последней в этом году низкорослой травой. Видя это, односельчане активнее понесли мне кто сало в горшочке, кто козье маслице, кто зерно, и кланялись не в пример ниже, чем летом, когда по сопкам что ни день гуляли смерчи, песок набивался в глаза, рот и уши, стоило лишь приподнять полог шатра, и скоту было негде пастись.

Жизнь улыбалась шаманам по всей нашей округе! Дожди-то везде начались, а не только у нас. Правда, чуть было не вышла накладочка.

Наши сёла имеют один общий рынок; сюда в воскресенье стекаются все, кто желает продать что-нибудь или купить, или культурно пообщаться, или попросту поглазеть на шумное и разномастное собрание. В пору смерчей и засухи рынок пустует. Но как только погода меняется, люди с корзинами приправ, сушёных фруктов, тюками с отрезами ткани, баулами с утварью, клетками с птицей, желтоглазыми козами на верёвках, ослами, лошадьми и, главное, с неутолимой жаждой новостей и собственными новостями моментально подтягиваются сюда.

В первое же воскресенье после начала дождей на рынке появился проходимец, изображавший дервиша. Смущал народ, рассказывал, что он, а вовсе не шаманы, вымолил у неба дождь, недвусмысленно предлагая ошарашенным зрителям упразднить шаманизм и взять его вместо нас, дармоедов, на должность по совместительству. Обещал людям скидки и бонусы, и вообще умудрился сказать много лишнего, прежде чем с разных сторон появились мы с Ирчей и всё услыхали своими ушами.

Поучили маленько, конечно. Самозванец лягался, пускал слюни, норовя попасть нам с Ирчей на одежду, закатывал бесстыжие глаза. Только нас ведь на это не купишь. Ирча сказал людям:

— Он бесноватый, не подходите к нему! — и вокруг «дервиша» мгновенно воссияла пустота. Он попытался было снова подать голос, но я его принял легонечко за руку, дожал кисть и повёл за ближайшую сопку. Ирча, доверительно понизив голос, сообщил народу:

— Нужен срочный обряд очищения; если духи позволят, поможем несчастному, — и замкнул наш конвой.

Ирчин папа остался формировать общественное мнение и потом нам рассказывал: дескать, как заорёт наш голубчик, люди поёжатся и говорят друг другу: «Эка бесы-то выходить не желают!»

Пришлось попотеть, но мы справились. «Дервиш» ушёл от нас в тихой задумчивости и, как мы с Ирчей коллегиально решили, не без шанса на истинное озарение. А больше ничего интересного не случилось.

* * *

В один из последующих вечеров, когда заказы были выполнены и дела переделаны, я вышел пройтись перед сном.

Небо низко висело над сопками; время от времени, устремляясь к земле, ярко вспыхивал метеорит: Земля проходила сквозь Персеиды. Я себе мысленно сделал заметку — на случай, если кто-нибудь тоже гуляет и видит «знамения». Впрочем, в селе было тихо, безлюдно, только в одном шатре не спали: сквозь полог пробивался свет.

Наутро бдевшая семья делегировала ко мне старшего сына с подарком и головоломкой: древняя бабка семейства увидела «звёзды, летевшие с неба», и одна из тех «звёзд» возвестила о кладе, зарытом в песках. Так не мог бы я поговорить с дyхами неба или песков, или ещё с какими-нибудь дyхами по моему усмотрению и прояснить вопрос с точным местом? Пески-то большие. А семья уж в долгу не останется.

Дело стоило брать. Эта бабка по случаю приходилась свекровью старейшине и держала в почтительном страхе не только детей и невесток, но и, как поговаривали, самогo. Не возьмёшься — ославит, карьера застопорится… 

Я слушал посланца с суровым молчанием (этот образ даётся мне лучше всего). Затем кивнул, всё также не произнося ни слова, и парень, кланяясь, попятился за полог. Я убрал подношение, почесал свой небритый затылок и отправился в сопки. Мне требовалась информация; где её здесь получить? Только у ящера-ясновидца, консультанта всех местных шаманов.

Мушка отнюдь не бездельничал. У него был аншлаг: в гроте маячила тень посетителя, и ещё пара-тройка ребят поджидала своей очереди у входа. Я поздоровался и тоже встал в очередь.

Когда остались мы с Ирчей, Мушка позвал:

— Да заходите уж оба, чего там! — вроде бы и негромко, но из грота взметнулась обильная пыль. Коридорчик простреливается, поняли мы и вступили во мрак.

Втянув аристократическими ноздрями воздух (такой, признаться, мне и самому довелось обонять только раз, когда Мушка, пропагандируя разумное питание, вкусил бобов), Ирча возвёл глаза к тёмным потолкам свода, но промолчал. Это правильно: хамов Мушка не жалует. Окружив себя тремя кольцами шипастого, поражающего воображение хвоста, ящер небрежно сидел в своём гроте как правитель на аудиенции с приближёнными. Мы поставили перед ним мехa и сказали:

— Здравствуй, почтеннейший Мушка!

Ящер, ласково щурясь, погладил хвостом подношение и ответил:

— Э, и вы насчёт клада.

Если он прав, то уж прав. Наши лица отобразили смесь согласия и восхищения явленной нам проницательности, а Мушка вздохнул и заметил:

— Я тут ребятам уже объяснял… повторю.

Мы с Ирчей обменялись короткими взглядами. Ну, клиенты! Ну, субчики! Не захотели ставить на своего, на родного шамана, обратились по всем адресам.

Мушка меж тем продолжал:

— Добрая женщина (это карга из шатра, стало быть, понял я) не изрядно сведуща в семантике метеоритных потоков. То, что она сочла вестью о кладе, я трактовал бы как сведения о богатствах, сокрытых в песках. И у меня есть подозрение, что этими богатствами она воспользоваться не сумеет.

Ну, кто чего сумеет, это другой вопрос, совершенно другой. Нам бы место, а там видно будет.

Как всегда прочитав наши мысли, ящер ответил на них:

— К югу от озера, ориентируясь на распадок, до ручья, преграждающего дорогу. Против течения до Неприкосновенных могил. Там и знак должен быть.

Мы снова переглянулись, значительно оптимистичнее.

Мушка, заметив наш быстро растущий азарт, тоже вдруг оживился:

— Пойдёте? Все наши уж там. Пройтись, что ли, тоже…

Решили, что Мушка, если не передумает, подойдёт ближе к вечеру, и простились, поблагодарив ясновидца за помощь.

Выйдя на свет, Ирча сразу сказал мне:

— Все там, — очевидно, на случай, если я недопонял. И тут же спросил. — Мы идём?

Эх-ма, молодо-зелено! Я, конечно, не удержался, подпустил солидности в голос:

— Ирча! Ты что же, предлагаешь обмануть клиентов?.. Как же наша с тобой репутация, Ирча?

Друг и родня, стыдясь, повесил голову, но встрепенулся, увидев, что я не закончил. И тогда я сказал:

— Сейчас мы встретимся с заказчиками. Сообщим об открывшихся нам с тобой фактах, дадим им возможность порыться в песках, заодно оценить нашу честность. А когда все уйдут, мы подумаем, что предпринять. Мушка словами не балуется: сказал «богатства» — стало быть, богатства.

И мы пошли в моё селение.

* * *

Вышло всё так, как я и ожидал. Окрылённое новостями семейство с орудиями труда и бабкиными благословениями устремилось за кладом. Мы с Ирчей размеренно двинулись вслед.

Ко времени, когда мы миновали поворот у ручья и приблизились к Неприкосновенным могилам, там стоял шум и раздор. Семейство хаяло наших нечистых на руку коллег, приступивших к раскопкам в обход заказчиков; коллеги в ответ угрожали семейству различными карами, в том числе и весьма отвратительными. Наше появление было с надеждой встречено обеими сторонами: видя, что мы не несём с собой компрометирующего инвентаря, и посягать на клад, стало быть, не намерены, нас попросили внести в ситуацию ноту законности.

Мы с Ирчей предложили следующее: семь дней ищет семейство. Если преуспевает, отдаёт треть шаманам за молитвы на сбережение от потревоженных душ; если нет, уступает площадку шаманам. Шаманы, найдя, отдают треть семейству как первоисточнику; не найдя же, ничего не отдают, ибо нe за что.

Все подумали и согласились.

Шаманы сошлись в небольшом отдалении и завыли невнятное. Члены семьи споро взялись за кирки и начали поиски. По всему было видно, что наши слова о встревоженных душах возбудили в них самые неприятные мысли: люди трудились на совесть, желая успеть поболее до темноты.

Между тем, вечерело. Тени от холмиков сделались полноцветными и удлинились, подбираясь к копавшим. Солнце стремительно уходило за горизонт. В воздухе заклубился туман, все ощутили сырость: то ли от ручья, то ли от близких могил... наконец, глава семьи воткнул свою кирку в песок и сказал: «Всё, уходим». И мужчины, вытирая кто чем припотевшие лица, не без радости двинулись прочь.

Шаманы постояли рядом с нами, оглядывая перекопанную территорию. Кто-то сказал:

— Интересно, как отреагируют Неприкосновенные!

Это было действительно интересно. Между коллегами начался диспут:

— В прошлый раз под шатром осквернителя проснулись зыбучие пески. Всех забрали!

— Даже гостей! Как же, было.

— Не так и давно.

— А никто не запомнил копнувшего первым?

Шаманы растерянно оглядели друг друга.

— Так мы же… пришли раньше них.

Мы с Ирчей сочувственно покивали головами. Ребята начинали волноваться:

— Ты копнул первым!

— Нет ты, уважаемый!

— Ты!

— Кто первым умрёт, тот и, стало быть, первым копнул! — наконец сказал старый весь в шрамах и с одним ярко-синим как озеро глазом шаман наших соседей, Орча. Все неприязненно воззрились на него. — Это если Неприкосновенные решат, что виновен лишь первый.

Повисло молчание. Легко Орче так рассуждать: он столетие разменял, пожил, потрудился, ему терять нечего. А остальным каково? 

— Ты бы, Орча, того… не пророчествовал, — сказал кто-то из молодых.

Орча пожал плечами, взял сухой дочерна загорелой рукой свой заступ и тоже отправился восвояси. В вечернем тумане он и сам мог вполне сойти за Неприкосновенного. Понятно, что он ничего не боится.

Как-то быстро народ рассосался, и мы с Ирчей остались одни.

Сели. Умолкли. Ирча рисовал палочкой на песке.

— Как ты думаешь, что-то найдут?

Я думал, что нет. Ирча со мной согласился. Посидели ещё.

В темноте мы заметили, что пески источают сияние, и собирались обсудить его гипотетическую природу, когда рядом с нами неслышно образовалась тёмная глыбообразная масса, в которой мы незамедлительно признали Мушку. Как он всегда умудряется так подобраться — вопрос.

Он оглядел арену поисков и ворчливо спросил нас:

— Про знак-то чего не сказали?

То есть как «не сказали»?

— Сказали, — ответили мы.  

Мушка и сам уже понял, что брякнул не то, и примирительно поелозил хвостом по барханам. 

— Да ладно, ребята. Но знак должен быть!

Это ясно, что должен. Да знать бы ещё, как он выглядит.

— Ну, не знаю, — ответил нашим мыслям телепат. — Что-то бросающееся в глаза. Отличающееся от ландшафта.

Мы ещё раз окинули взглядом могилы. Вроде бы ничего необычного. Ландшафт как ландшафт.

Вдруг Ирча приподнялся, вытянув руку; я проследил за её направлением и увидел: да, что-то торчит над песком в стороне от погоста.

Мушка прищурился и кивнул Ирче:

— Сходи-ка, малыш!

Ирча, пробравшись через траншеи, позвал нас:

— Ого! Посмотрите на это.

Мы подошли. Это был указатель с табличкой. Столб указателя был засыпан песками, табличка едва достигала поверхности. Немудрено, что никто её не обнаружил. На табличке проступала выбитая надпись: «Tb». Пока мы с Ирчей напряжённо тщились вспомнить, что бы это значило, Мушка поскрёб чешуйчатый загривок и негромко пропел: «Тербий, тербий…»[1].

Естественно, уязвлено подумали мы. Если черпаешь сведения напрямую из ноосферы[2], чего уж не знать-то.

Между тем, Мушка что-то решил:

— Так, ребята! — скомандовал он. — Знак изымаем и двигаем в грот.

* * *

У Мушки мы спрятали столбик с табличкой, взяли в углу невесть где им добытую тачку, погрузили в неё тяжко звякнувший сундучок и снова отправились к месту раскопок.

Под покровом ночи мы шли, словно тати, замыслившие злодейство, толкая тяжёлую тачку по проседавшим под ногами пескам. Одежды наши безнадёжно запылились, цель броска оставалась неясной, в нас росло раздражение. Время от времени подавала голос какая-нибудь лиса. Мы, стало быть, тут пыхтим, а у кого-то бессонница… впрочем, и место, и час для беседы о вопиющей неправедности мироустройства были явно не лучшими, а потому мы с Ирчей поджимали губы и толкали вперёд нашу тачку.

На месте дракон приказал нам копать позабытыми кем-то мотыгами яму; в яму мы опустили сундук, закидали опять. Ирча искусно соорудил сверху барханы — вышли как настоящие. Мушка придирчиво оглядел их, остался доволен и кинул на песок несколько местных монеток. К утру их, конечно, припорошит, но найти будет можно. Вот вам и знак.

Над погостом лениво занимался рассвет.

Мы шли по теченью ручья, удаляясь от Неприкосновенных могил. Меня терзало любопытство. Ирчу, видимо, тоже. Наконец, Мушка сжалился:

— Ну, ребята… должны ж они что-то найти.

Это понятно. Далее!

— Найдут, поделят. Бабушку уважат. Успокоятся. Месторождение оставят. Оно, понимаете, ещё пригодится… попозже. Немного попозже.

Вот вечно с ним так. Всё-то знает, а рассказывает — хорошо если десятую часть. Впрочем, порою мне кажется, что он просто не в состоянии описать то, что видят его подслеповатые глаза.

Мы попрощались с Ирчей на развилке и шли вдвоём с Мушкой. Беседовали: я — задирая к нему свою голову, он — заботливо наклоняясь ко мне. Вдруг он взглянул мне за спину и хмыкнул. Я оглянулся и тоже увидел: вдалеке в моём селенье из шатра выдвигалась когорта вчерашних копателей. Лица их выражали решимость. Что же, день обещал быть удачным!

Я проводил Мушку до его грота и собирался идти отсыпаться, когда ящер сказал:

— Погоди-ка, — исчез в бесконечных извилистых коридорах, затем появился и сунул мне в руки зачитанный фолиант.

— На. Изучай.

Я никогда и не таил того, что горд своим умением читать. В отличие от большинства коллег и почти стопроцентно неграмотного населения. Приняв книгу, я повернул её фронтом к себе и прочитал название: «Редкоземельные металлы. Учебник для вузов».

Мы расстались. Персеиды, знаки, Неприкосновенные могилы смешались в круговорот впечатлений и смутных догадок, над которыми ещё следовало поразмышлять. Я оставил всё это на свежую голову.

И всё же не отпускала меня одна мысль: «Нет, ну бабка-то какова!», — думал я по дороге домой.