Алиса КОВАЛЁВА (г. Санкт-Петербург) ПЕСНИ ЧУЖИХ МИРОВ

Пролог

— Мы видим то, что мы видим, — глубокомысленно изрек, пахнув перегаром, подсевший ко мне в переполненной кафешке человек, — из-за совпадения уровня частотности нашего мозга с частотностью э… окружающих вещей. Но!

Мужчина прервался, чтобы отпить из заляпанной пальцами пивной кружки. Я ускорил процесс поглощения пищи, про себя злясь на дурацкую ситуацию. Мало того, что неприятный тип подсел именно ко мне и без спроса, так еще пытается начать разговор. Не разговор даже — такие выражения разве что в эзотерических журналах прочитаешь. И на что же рассчитывает этот «маг»? Думает, раскошелюсь на его сомнительные услуги. Щас! Он очень сильно ошибся, выбрав своей жертвой меня.

Мужичок вытер замызганным рукавом рот, бухнул наполовину опустевшую кружку на стол и продолжил:

            — Стоит поменять свою частотность, как ты увидишь иные миры и их обитателей! При белой горячке, например, чертей. Доказано! Алкоголь есть продукт низкой частотности, он наши вибрации снижает.

Незнакомец очень внимательно посмотрел на свою кружку. Я в это время давился булочкой, одновременно пытаясь залить ее чаем. Тошнит от эзотерического бреда. Мужик вдруг отставил недопитое пиво и тяжело, угрюмо осмотрел мои плечи, будто увидел на них ангела и беса.

            — Повысив свои вибрации, мы узрим ангелов небесных. Но поверьте, лучше уж видеть чертей.

И вновь схватился за кружку. Напросился. Считает, что знает всё о мирах разных вибрационно-частотных октав? Что ж, устрою ему экскурсию в его собственный мир. Оставив недопитый чай и поправив пиджак, я выскочил из-за стола и, проходя мимо болтливого соседа по столику, незаметно прилепил ему на спину у самого воротника маленькую таблетку резонатора. Затем, вместо того, чтобы выйти из кафе, потихоньку пробрался к столику в уголке и присел на единственную свободную табуретку. Вытащил исписанный блокнот. Когда-нибудь наше тайное изобретение принесет много пользы людям, а пока… Пока его надо на ком-то испытывать.

1. Погружение

Резонатор начал изменять частотность мозга своего носителя. Он приводил её в соответствие с частотностью собственного, субъективного мира подопытного. Я тоже был вовлечен в этот процесс благодаря прилепленному к вискам приемнику, оформленному под наушники. Привычно прикрыл глаза и внутренне подобрался: по одному поведению неопрятного мужичка можно было догадаться, что его мир — не из райских.

Похолодало, в воздухе появилась сырость. Пахнуло чем-то несвежим, застарелым, а звуки стали глуше и неразборчивее. Я открыл глаза. Мужичок с пивной кружкой ожесточенно тряс головой, затем судорожно влил в себя остатки пойла. Остальные же люди вокруг серели, блекли, становились в буквальном смысле на одно лицо. Я застрочил в блокноте: «Серый налет на всем, звуки приглушены. Притупленное восприятие действительности? Все люди на одно лицо. Нет. Только мужчины. Чертей не видно. По полу что-то ползает».

Я нагнулся, чтобы рассмотреть это что-то. Гадость-то какая! То ли истекающая слизью личинка, то ли… Меня будто током ударило, кожа покрылась мурашками. Младенцы, куча младенцев неуклюже копошилась под скрывающей пол слизью. Кто-то из них ткнулся в ножку стола и очень тонко, на грани слышимости, запищал.

Испытуемый вскочил и схватился за спинку стула, дико озираясь. Его ладони заскользили по зарослям серебристой плесени. Он отпрянул и с воплем побежал к двери наружу, за которой что-то розовело. Очень интересно! Успев про себя отметить, какой ветхой стала моя одежда, я помчался следом за мужичком. Максимальная дальность приемника — пятьдесят метров, а терять связь нельзя.

На улице было светло. Это обнадеживало. Один передатчик я потерял только из-за того, что в субъективном мире предыдущего испытуемого стояла вечная ночь.

Торопясь за мужичком, я аккуратно огибал серые фигуры людей и проклинал себя за то, что постоянно забываю диктофон. В блокноте на бегу не почиркаешь, а память вещь не слишком надежная.

Под ногами лопались снующие всюду паукообразные твари, контуры зданий периодически подергивались, меняя очертания, и то упрощаясь, то обрастая деталями. С поверхности асфальта поднимался подсвеченный розовыми лучами пар, в котором блеклые силуэты пешеходов практически полностью терялись. В результате я постоянно налетал на кого-то и отдавливал чьи-то ноги, а мужичок быстро удалялся. Плохо! Еще немного, и связь с резонатором прервется. Тогда меня выкинет в объективную реальность, эксперимент не будет завершен, а мужичка придется выискивать по психушкам или, еще хуже, моргам.

Чертыхаясь, я ускорился. Из-за дома, ну что за невезуха, показался край солнца. Он слепил и мешал видеть. Я сощурился, бросил на здешнее светило быстрый взгляд… Это было не солнце. Это был огромный розовый шар, в котором, как мне в первый момент показалось, плавал скрюченный нагой человек. Однако что-то в «небесном» человеке было не так. Я взглянул во второй раз и охнул: он был лишен головы! Просто ровная кожа между плеч. А вместо пуповины среди согнутых ног болтались грязно-розовые внутренности — извивался кишечник, пульсировало сердце, дрожали парные сгустки почек… И плавали мозги… Именно от них исходил яркий чуть трепещущий свет. Заглядевшись, я споткнулся — нога подвернулась, отправляя туловище в полет. Перед глазами мелькнула, закрыв весь обзор, призрачная быстрая тень на двух колесах и погрузилась во тьму вместе с миром вокруг…

2. Чертовщина

Я пришел в чувство резко, рывком. Полное бессвязных образов забытье слетело с головы, как капюшон под сильным порывом ветра. Оказалось, лежу ничком на асфальте — жестком, шершавом, а рядом кто-то топчется. Наверное, сбивший меня велосипедист. Пробормотав «все в норме», я принялся подтягивать под себя ноги. В голове при этом бухало пудовым молотом и, словно мало мне было мучений, усилился топот над ухом. Я бы даже сказал, цокот как от копыт. Холодея от внезапной догадки, повернул голову. Перед глазами пританцовывали раздвоенные копыта в количестве двух штук. Я перекатился на спину, надеясь, что просто еще не до конца очнулся. Меня ведь должно было вернуть к нормальному мировосприятию!

Копыта переходили в покрытые свалявшейся шерстью ноги. Разило от них прилично. Именно этот запах никогда не стираных носков уверил меня в том, что что-то пошло не так. Я трясущейся рукой провел по виску. Осколок приемника торчал из-под онемевшей кожи, на пальцах осталась кровь. Сломался. Теперь нечему вернуть мои вибрации в норму…

Мерзкий запах усилился. Черт приблизил ко мне своё… своё рыло. Как посмел тот мужичок говорить, что «лучше уж видеть чертей»?! Он сам их видел? Чувствовал их тошнотворное «амбре»?! Широкий пятачок с сочащейся из ноздрей зеленоватой жижей зашевелился, венчающие его маленькие черные глазки моргнули. Взгляд твари был абсолютно бессмысленным и равнодушным. Жуть. Под влажным носищем распахнулась широкая пасть, полная мелких кривых зубов, вывалился длинный пупырчатый язык и потянулся к моему лицу. Я отпрянул, пополз прочь, неуклюже перебирая ногами. Черт недовольно заурчал, хрюкнул и вдруг лягушкой скакнул на меня, навалившись всей своей дурно пахнущей массой, прижал к асфальту. Может поэтому пьяным так тяжело подняться с земли? Задыхаясь, я простонал:

— Помогите…

Что-то теплое коснулось плеча — робко и неуверенно. Черт мерзко взвизгнул, отпрыгнул, и я смог наконец сделать вдох полной грудью. Ощущение легкого прикосновения не прошло, более того, теплота начала расползаться по руке. Я тотчас же вообразил фонтанчик крови, бьющий из раны горячими струйками, и расплывающиеся на рукаве красные пятна… Скосил глаза и чуть снова не потерял сознание: по плечу, вытягивая полупрозрачные ложноножки, лезли маленькие желеобразные существа вроде амеб. Они скатывались с присевшей рядом блеклой фигуры. Позвал, называется, на помощь…

Вскоре амебы покрыли меня полностью. Как ни странно, я не испытывал при этом ни омерзения, ни ужаса, ни боли. Только умиротворенное спокойствие. Ведь вибрации моего мозга менялись.

3. Побочный эффект

Я в воодушевлении встал на ноги. Кольцо людей вокруг моей персоны больше не казалось сонмом теней, они выглядели нормально! Висок саднило, но что такое эта почти незаметная боль в сравнении с вонючей тяжестью черта? Жутких существ больше не было видно, и это безумно радовало!

Хозяин маленьких амёб, благодаря которым я избавился от чёрта — им действительно оказался велосипедист — участливо поинтересовался:

— Вызвать врача?

Я широко улыбнулся в ответ:

— Нет, спасибо вам! Все отлично!

Велосипедист поглядел на меня со смесью замешательства и сочувствия. Видимо, решил, что я сильно приложился головой, иначе с какой стати мне его благодарить. Правды он ведь не знал! Я бодро зашагал прочь, насвистывая незатейливую мелодию. Солнышко грело, лужи на асфальте переливались радужными пятнами. Субъективный мир велосипедиста определенно нравился мне больше мира мужичка из кафешки.

Решил двигать в лабораторию — само собой, в обычной больнице мне ничем не помогут, разве что определят в психушку. По пути передохнул на скамеечке и, борясь с дремотой, совсем коротко отметил в блокнотике: «Приемник сломался, судьба резонатора и его носителя неизвестна. Разобраться — частоты моего мозга изменились при прикосновении другого человека. Видимо, подстроились под его вибрации. Побочный эффект? Или дело в чем-то другом?»

Рядышком ворковала парочка в ярких одеждах. Мне захотелось узнать побольше о велосипедисте, о его характере. Здесь, в его мире, вообще все было ярким, будто умытым недавним дождем. Даже мой серый пиджак еле заметно переливался перламутром. А воздух… воздух пах морем.

Вскоре я добрался до места назначения. Коллеги будут недовольны, зато сколько новой информации! Я огляделся в поисках невзрачного серого строения, в котором мы работали. Его не было…

После получаса беготни по пустырю, на котором должна была стоять лаборатория, я обессилено опустился на корточки. Земля под подошвами ботинок блестела пылинками бриллиантов — пленительное зрелище, но сейчас оно меня совершенно не радовало. Единственный выход, который я для себя видел — попробовать снова изменить свои вибрации. Но как узнать заранее, каким будет субъективный мир выбранного мной «донора», обитают ли в нем жуткие твари?

Вариантов, если вдуматься, должно быть не слишком много. Велосипедист, несмотря на радужно-позитивный настрой, — двоечник и бездарь, раз в его мире нет места научным заведениям. По этой же причине сразу отметаются дети. С их примитивным восприятием действительности я даже не смогу объясниться с коллегами. Не поймем друг друга. Жаль. Субъективные миры детей чище, чем у взрослых… Взрослые… Если выбирать из женщин или мужчин, предпочтительнее последние — сам я из представителей сильного пола. С другой стороны, мы грубее, агрессивнее. И не дай Бог на какого-нибудь маньяка нарваться! Еще одной встречи с чертом я не переживу. Звон колоколов разбил хрустальный воздух и затих в лазоревой дали. В церкви началась служба. Священник! Мне нужен священник!

4. Иной взгляд

До церкви я добежал, даже не запыхавшись. К плечам будто привязали шарики с гелием. Дежурившая у дверей нищенка выглядела ухоженной и лучилась доброй улыбкой. Как бы не так! В объективной действительности дела обстоят иначе, уверен на все сто.

Внутри, в благоухающих ладаном чертогах — назвать иначе пронизанное разноцветными лучами помещение язык не поворачивался — собралась целая толпа. Священник стоял в центре в столпе света и нараспев читал молитвы. Лепота. Наверняка он видит ангелов… Однако мне пора. Просочившись сквозь людей, я подскочил к слуге Господа и… И что я должен сделать?

Воцарилось молчание, тишина свинцовым обручем сдавила уши. Я крепко сжал сухую руку священника, на время задвинув мысли о колышущемся вокруг грозовом море людей. Подстройка начинается, я это чувствую.

Облачение святого отца зашевелилось, ожило, и вдруг роем черных пчел полетело на меня. Нестерпимое жужжание ввинтилось в висок, в глазах почернело. Господи, неужели я жестоко ошибся?!

Спасаясь от жгучих уколов, я с воплями покинул церковь. Под ботинками заунывно заскрипела черная земля, бескомпромиссно белые небеса резанули глаза. Сзади послышались каркающие звуки, в которых я различил проклятия. Оглянувшись, понял, что не ошибся — нищенка в драных черных одеждах потрясала кулаком и что-то орала. Серый силуэт церкви четко вырисовывался на фоне снежной белизны. Отбежав подальше, я упал на первую попавшуюся скамейку и отдышался. Было очень сложно сдержать слёзы. Вроде ничего опасного или плохого в субъективном мире священника не было, но как тягостно на душе из-за отсутствия красок!

Надо добраться до лаборатории, и тогда все наладится, все точно наладится. Точно.

Очень скоро я приноровился к окружающей действительности, спасибо компьютерным играм «Blood» и «Quake», от которых меня было не оторвать в детстве. Что-то в субъективном мире священника неуловимо напоминало эти стрелялки. То ли мрачный ландшафт с темнеющими на фоне белого неба костистыми кронами деревьев, то ли налет готики на домах, то ли общая атмосфера напряженного ожидания. Было, правда, одно глобальное отличие: монстрами здесь и не пахло. Разбуженная ностальгия по прошлому защекотала в животе, наполнила душу светлой грустью. К лаборатории я подошел в размышлениях о смысле жизни и о своем месте в мире.

Темный куб научного учреждения выглядел практически так же, как в нормальной действительности. Сквер полысел и стал напоминать кладбище из-за появившихся на нем черных крестов. Кресты периодически прыгали с места на место и вращались вокруг своей оси — в общем, жили своей непонятной жизнью. Я не стал к ним приближаться от греха подальше.

Вот и входная дверь. Ура! Не выдержав, перешел на бег, схватился за отчего-то ржавую ручку… И только тут обратил внимание на фасадную вывеску. На ней жирным готическим шрифтом было начерчено: «Обитель разврата».

5. Кубизм

Я колебался, переминаясь с ноги на ногу перед дверью. Что священник может понимать под «развратом», что ждёт меня внутри? Стоит ли входить, или лучше подстроиться под вибрации другого человека? Но кого? Проблема выбора жгла меня изнутри. Я коснулся кончиками пальцев осколка приемника в виске. Сейчас на нем отчетливо прощупывался крест. Я так и не смог решить, вынуть обломок или оставить его как есть. Я боялся лишиться возможности менять вибрации. Это было единственным, что спасало меня от отчаяния.

Наконец я сделал глубокий вдох и дернул ручку. Замер, боясь пошевелиться: пространство за дверью таяло в непроглядной мгле. Так, что там было в объективной реальности? Прямо — выход на лестницу, который всегда держали закрытым. Направо уходил освещенный большими окнами коридор, заканчивающийся стойкой охранника. Судя по тьме, в мире священника либо стекла не пропускали свет, либо «Обитель разврата» не нуждалась в освещении.

Сделав максимально бесстрастное лицо — охраннику ни к чему знать о том, чем мы здесь занимаемся — я двинулся по коридору. Глаза адаптировались к темноте, я различил проемы окон. Исследовательский дух побудил подойти и выглянуть наружу. Матерь Божья!

Представьте, что объемную картинку разбили на кусочки разных размеров, а потом соединили в произвольном порядке. Таким был вид за окном. Хотя слово «картинка» не очень уместно, поскольку в каждом кусочке что-то мельтешило и двигалось. В целом впечатление создавалось до крайней степени неприятное. К нему примешивались дискомфорт и раздражение от того, что смотрел я на что-то явно очень знакомое, но не мог понять, на что. А, лучше не знать…

Перешел к следующему окну. За ним было еще темнее, чем в коридоре, на стекле проступало мое отражение. Сдержать смешок не получилось — оно было извращено почти до неузнаваемости. Глаза на разном уровне, нос скошен, тело кривовато и плотно облеплено одеждой, причем проступает всё, что проступать не должно… Творение Пикассо да и только. Стало дурно, я быстро отвернулся, пока не вывернуло на пол. Перед глазами продолжало мельтешить и подергиваться. Я с силой надавил на них до разноцветных искорок, отпустил… Без результата. Окружающая меня действительность исказилась и извратилась до полного сюрреализма.

Мне стало, мягко говоря, очень не по себе. Да настолько, что я заорал:

— Евич лиай Вит еньевг!

Что за? Я пытался позвать Виталия Евгеньевича, нашего охранника, а вышел полный бред. Надо сматываться из «Обители разврата», и как можно скорее! Только в какую сторону бежать?

Я побежал наугад. Споткнулся, столкнулся с чем-то бесформенным и мягким, сквозь его толщу ударился о жесткий острый угол, тут же выпрямившийся в вертикаль… Ошметки реальности пересыпались вокруг меня, создавая причудливые жуткие узоры. Дробь невоспроизводимых звуков била по ушам где-то в районе колен. Один мой глаз сполз на пупок, а руки путались с ногами. Что это — действительность, кошмарный сон или смерть? Я разучился понимать…

6. Ангел

Я пришел в себя в светлом помещении. Сначала мог двигать только веками: открывал и закрывал глаза, рассматривал белый, в солнечных бликах, потолок, кремовые стены. А через какое-то время возможность двигаться вернулась разом, одним махом. Я сел в постели. Руки заскользили по гладкому белому одеялу, ощупывая сквозь него тело. Вроде все на месте.

Комната была просторной, чистой, бельё пахло свежестью и снегом. Сквозь приоткрытое окно залетал прохладный ветерок. Он трепал тюль, из-за чего по полу скакали солнечный зайчики. Я рефлекторно ощупал висок. Забинтовано. Обломок вынули. Почувствовал слабость, рука безвольно упала. Где я? Это объективная реальность или снова чей-то субъективный бред?

Дверь приоткрылась, впуская сквознячок. Он пролетел сквозь помещение, нежно коснулся моей головы и мягко толкнул обратно в кровать. Я покорно улегся. Сделав по комнате круг, ветер вылетел в коридор. Дверь за ним захлопнулась. Чуть выждав, я тихонько встал и подошел к окну. Оно выходило на центральный проспект. Солнце стояло в зените, час пик. А улицы были абсолютно, девственно пусты, и асфальт зарос золотыми цветами…

И так я смотрел в окно целыми днями. Сколько их пролетело?.. Одиночество становилось невыносимым. Меня посещал только ветер. Он был везде: кружил по тротуарам, носился по шоссе, распахивал и закрывал окна, пел в трубах. А еще я иногда видел ангелов — стройные фигурки с пышными, выбеленными до чистейшего сияния крыльями. Они парили в потоках ветра, а может ветер носил их как ему вздумается, ведь они никогда не отзывались на мои рыдающие призывы.

Зато ветер приносил цветы. Каждое утро букет крупных золотистых одуванчиков появлялся на прикроватной тумбочке. Я пил сладковатый цветочный нектар и плакал по нормальной человеческой пище.

Несколько раз пытался покончить с собой. Хотел прыгнуть в окно, но помешал ветер — насильно затолкал обратно в мою светлую тюрьму. Хотел перегрызть вены, но обнаружил, что не имею зубов. Хотел убиться головой о стену, но оказалось, что они мягкие… Осталось разве что умереть от отчаянья.

Сегодня я опять смотрю в окно. Наблюдаю за тем, как вихрь кружит над городом рой ангелов. Чем они живут, зачем они живут, счастливы ли они? Они так прекрасны и так свободны. И я мечтаю стать одним из них: получить два белых крыла, взмыть ввысь, прочь от земных невзгод и навеки забыть обо всем в солнечном океане небес. Я верю, что однажды так и произойдет.

Что, неужели… Одна из изящных фигурок отделилась от общей сверкающей массы. Её несет вниз, прямо к моему раскрытому окну. Я затаил дыхание и, боясь моргнуть, слежу за тем, как дивное создание приближается, увеличивается в размерах. С ненасытным наслаждением вглядываюсь в совершенные линии, словно амброзию пью красоту все новых открывающихся взору деталей. Каким чистейшим розовым кварцем просвечивают точеные перышки, пушистые и глянцевые одновременно! Как ласкают глаз идеальнейшие складки воздушных одежд! Еще немного, и я увижу лик ангела.

Мощный вихрь вносит ангела в комнату и безвольной игрушкой швыряет на пол. Как он посмел, ненавижу ветер! Я бегу к божественному созданию на цыпочках и легонько, боясь причинить малейший вред, раздвигаю облако крыльев. Смотрю на то, чем они заканчиваются. Передо мной лежит пустая ссохшаяся оболочка.