Марина БАЛУЕВА

ЧЕЛОВЕК ПОЗИТИВНЫЙ

В самом начале Эпохи Великих Трансгалактических Исследований были предприняты дерзкие попытки разрушения эмоционального интеллекта у гуманоидов третьей от Большой Звезды планеты.

Предполагалось, что успех этого предприятия облегчит в дальнейшем использование аборигенов в практических целях, обеспечит прогнозируемое управление ими. Однако начальный эксперимент был не настолько успешным, чтобы на его основе строить программу освоения этой планеты: лишь некоторая часть туземцев поддалась обработке, остальные выявили высокую степень сохранности и эмоционального, и интеллектуального статуса.

Но, несмотря на сомнительность результатов, в конце эры ВТИ лобби завоевателей настояло на продолжении эксперимента. Слишком хрупкими и беззащитными казались эти твари. Предполагалось, что разгадка совсем близка. Новому руководителю лаборатории, зеленоватому студенистому мыслящему массообразованию с идентификатом А-3098, понадобились материалы предыдущих исследований. В частности, скан мыслепотока контрольного существа с исследуемой планеты, идентификация которого звучала как «Зоя Мельникова» и обозначалась соответствующими знаками во всех базах данных.

Часть первая

«Ласковое свежее утро. Во дворе между пятиэтажками заливаются воробьи и еще какая-то неизвестная птица. Тьюи-тю-тю-тю… Тьюи-тю-тю-тю…

Тропинка среди рваных толстоногих одуванчиков раздваивается. Направо помойка, налево автобусная остановка. Я встряхиваю в руке пакет с мусором, и в воображении всплывает обрюзглое лицо шефа, молча показывающего мне на часы. Противное лицо. Если понесу мусор, наверняка опоздаю на автобус, который обычно подходит в это время к остановке за углом. Ох уж эта пахота, как надоела… Через мгновение чья-то рука выдергивает у меня пакет с мусором, и я вижу сутуловатую спину соседки Полины, удаляющейся по правой тропинке с двумя большими пакетами в обеих руках.

— Спаси-и-бо!... — кричу я ей вслед, а в ответ только энергичное встряхивание белокурыми кудряшками, да улыбка на лице вполоборота.

Я бегу к остановке. Мой день состоялся. Мне уже все равно: даже если я опоздаю, настроение хорошее. До чего же светлый человек эта Полина! Просто солнышко для всего подъезда. Милая улыбчивая, всегда готовая помочь. Про таких говорят: позитивный. Да-да, Полина именно позитивный человек.

Она въехала в наш дом полтора года назад. До этого в квартире жила семья алкоголиков, от которых в нашем подъезде все безмерно устали. Заливы, возгорания, шум по ночам, подозрительные личности, околачивающиеся возле подъезда в темное время суток — все это ужасно надоело. И тут нам повезло: квартиру заняла приличная женщина. И, как оказалось впоследствии, не просто приличная, а привлекательная и способная дарить радость окружающим.

Полина сразу же энергично принялась за ремонт. Квартирка, надо сказать, была совершенно, как теперь говорят, «убитая». Съехавшее семейство, проживавшее там с многочисленным потомством, загадило все основательно. Вложить денежек ей пришлось немало. Но эта неунывающая женщина возрастом около сорока, а внешностью не старше тридцати не боялась трудностей. Она порхала на свой третий этаж как птичка, подгоняла рабочих. Надо сказать, нанятые таджики пару раз ей сделали все неправильно, один раз потекла вода из трубы прямо на пол, один раз газ пошел, но все обошлось. Квартирка вышла — загляденье. Стены ровные, кругом светильники, пустота, простор (пару перегородок она снесла), все по моде. Шикарно.

Она пригласила несколько человек соседей на новоселье. Всех конечно интересовало: во сколько ей это обошлось, в смысле, не вечеринка, а ремонт. Да и сама квартирка тоже, но вопрос этот неприличный как-то застревал у всех во рту. Пока Степаныч (он самый у нас непосредственный) не решился и, крякнув, не сказал:

— Полин, во сколько тебе квартира обошлась. И ремонт?

— Степаныч, маленький, что ли? Нормальную квартиру мне нипочем не купить. Ясное дело, этих выселили куда-то в избушку, почти задаром. Что-то агентству, конечно, пришлось заплатить, не зря же они работают. Ну, и с кредитом все провернуть.

— В общем, квартирка по цене избушки, — подытожил Степаныч, и все засмеялись.

Мы чудно провели тот вечер. У Полины был замечательный музыкальный центр с большим выбором дисков, еще она приготовила какие-то восхитительные тарталетки и канапе, с присущим ей изяществом расставив все на столе.

Я иногда интересовалась ее прошлой жизнью, заходила на кухню почаевничать. Трудно ей приходилось. Даже не представляю, как она сохранила весь этот свой оптимизм. Родилась и выросла она в провинциальном городишке на севере России с покосившимися домами и бараками, сохранившимися с незапамятных времен. Тоска немыслимая, и никаких перспектив. Приехала в Питер, поступила в какой-то институт (не помню название, да и неважно, все равно по этой части она не работает). Был роман с одним однокурсником, но что-то не сложилось, потому что он не хотел на ней жениться. Потом вышла замуж за другого, но тоже неудачно все как-то. Не сложилось у них тоже. Но после развода по суду ей осталась комнатка в малогабаритной квартире. Детей не было.

— Что ты, Зоя, какие дети? Это как бы я мыкалась с ними в таких условиях, — сказала она грустно и махнула рукой, глядя в черное небо за окном. Глаза серые потемнели…»

А-3098 приостановил движение воспроизведенного мыслепотока к своим рецепторам, выкинул из своей зеленой студнеобразной массы стрелку в направлении мерцающего экрана памяти, сделав на нем пометки следующего содержания: «Мыслевирусы, внедряемые через ноосферу, обладают как правило высокой результативностью. Однако следует помнить, что необходима защита: ни в коем случае нельзя давать испытуемым понять, что у них имеется выбор». После этого он включил прерванную запись.

Часть вторая

«Словом, такая же она была, как мы все. Мыкающие свою долю терпеливо. День да ночь — сутки прочь. Люди маленькие. Рабочие лошадки. Но умела она как-то красиво обставить эту серую жизнь, сделать из нее праздник. Гости у нее после ремонта стали появляться очень солидные, на хороших машинах подъезжали к нашей пятиэтажке. В основном мужчины, и богатые. Нас, соседей, она тогда уже не звала. Однажды только я случайно увидела одного из них. Протиснулась за солью (соль закончилась у меня, бульон варится, а соли нет), так в приоткрытую дверь увидала, правда, толстый, мне такие не нравятся, а может еще чем-то напомнил мне шефа моего, но видно богатый очень, булавка в галстуке сверкает, точно бриллиант. Наверное, точно бриллиант. Сидел на диване у столика с шампанским и фруктами, то да се. Я ее не осуждаю, Она живет, как может. Мы живем, как можем.

Она всегда была услужливая, внимательная и веселая. Позитивная. Однажды только как бы кошка между нами пробежала. Собственно, кошка и была. Мы уезжали с детьми по Золотому кольцу на экскурсию на несколько дней — я, мой Олег, муж, и наши дети — Оля и Вася. А кошку нашу любимую Маруську оставили на Полину. И делать-то ничего не надо было. Только корму подсыпать, воды наливать, да туалет менять. Приезжаем обратно — нет Маруськи! Я к Полине. А она равнодушно так: мол, кошка выскочила на лестницу да убежала, и неужели за кошкой она должна была бежать вслед и прочее; мол, кошки всегда на улице бродят сами по себе. Я Полину не узнавала. Маруська у нас очень пугливая была и неприспособленная к улице, не могла она выскочить. Я на Полину обозлилась даже тогда. Поняла, что ей и отказать мне было неудобно, и заботиться лень. Выпустила она ее. Уж лучше бы отказала сразу. Батюшке в нашей церкви рассказала, а он говорит, что негоже ссориться с человеком из-за животного, человек, мол, выше кошки. И обвинил меня в кошкопоклонничестве. Пришлось каяться в кошкопоклонничестве, в недобрых чувствах к человеку, в предпочтении животного человеку, а перед Полиной сдерживаться и демонстрировать любовь. Как батюшка велел, по послушанию. А Маруську дети искали долго потом, Оля даже заболела, по улице бродила и простудилась. Потом я как-то случайно наткнулась на Маруську, когда шла наискосок между домами к универсаму. Возле забора она лежала, голова в крови. Мертвая. Видно, замучил кто-то. Я тихонько ее в пакет положила, да на помойку снесла. Дети до сих пор не знают. А я говорю им — видно подобрал кто-то, раз по улицам она не ходит.

Ну, а в остальном, кроме этой неприятности, Полина идеальная соседка, всегда готовая прийти на помощь, выручить деньгами до получки, выслушать, дать совет и очень позитивная, лучезарная прям».

Руководитель лаборатории опять выключил движение копии мыслепотока и сделал следующую запись: «Высока вероятность волевой предрасположенности отдельных индивидов к самоуничтожению части интеллекта, ответственной за способность к распознаванию эмоций. Такая предрасположенность возникает под воздействием страха или в силу инерции».

Часть третья

«Однажды увидела я ее с очень молодым человеком, совсем юношей. Бледный такой, невысокий и щуплый на вид. Но такими влюбленными глазами на нее смотрел. Я при встрече потом подмигнула, мол, что, Полинка, стала молоденькими интересоваться? Говорю, мол, новый хахаль ведь, если по честнаку, в сыновья тебе годится. Она побледнела, посмотрела на меня так странно и говорит:

— А он и есть мой сын, — и потащила меня за рукав к себе в квартиру. — Идем, идем, Зоя, я все тебе расскажу.

Сели мы у нее на кухне. Достала она из холодильника бутылку водки, огурчиков маринованных, колбаски сырокопченой и говорит:

— Это мой сын. Я его в младенчестве потеряла. Вернее, у меня отобрали, в роддоме сказали, что он умер. Вернее, ну не умер, но скоро умрет, не выжить ему. В общем, сказали, что лучше откажитесь, все равно, мол, вам некуда его забирать и не на что растить. Я молодая была и согласилась… — тут она зарыдала. А я смотрела на нее просто в ступоре от таких новостей.

— Как же ты нашла его теперь?

— Это не я его нашла, это он меня нашел. Прикинь, Зоя. Жизнь у него очень тяжелая была по детским домам.

— Ну еще бы…

Она опять зарыдала в голос. Потом мы выпили водки.

— И как же теперь? — спрашиваю. — Есть у него собственное жилье?

— Должны дать, но только по суду. Директор прежняя заставила их всех жилье переписать на себя, потом продала и скрылась. Живут они все, выпускники, пока нелегально в детском доме.

И тут я возьми да брякни:

— К себе возьмешь?

Тут слезы у нее высохли, и она мне говорит:

— Зоя, ты смеешься? У меня перегородки все снесены в квартире. Только спальня да гостиная с кухней. Ну куда, скажи мне на милость? Куда? Будем судиться, у государства выбивать положенное.

— А если не добьетесь? Адвокаты ведь требуют денег.

Она промолчала.

Но она права была, конечно. Брать его к себе — это опять нищета. Однако мне, глупой, было непонятно, как же у нее душа не болит, он же такой щуплый, болезненный. Ни присмотреть за ним, ни накормить. Но она права была. Она более практичная по сравнению со мной. Надо мне избавляться от этой сентиментальности, от этой вечной постыдной жалости, от которой я всегда проигрываю деньгами и наношу вред семье. Да и в духовном смысле надо добиваться бесстрастия, как говорят православные старцы.

С тех пор я часто видела этого Ваню ее на лестнице нашей. Она ему фамилию свою дала, как бы усыновила опять. Наведывался он к ней постоянно. Бывало, прохожу мимо, а он под ее дверью стоит или сидит на подоконнике. Худенький такой, глаза большие, настороженные. На лбу шрам.

— Не понимаю, подарила ведь ему хороший телефон, — говорила она иногда. Немного раздраженно, правда. — Так позвонил бы сперва, прежде чем приезжать. Что время тратить без толку?

Одним словом, любила она его, подарки делала дорогие, ничего не могу сказать. Что было, то было.

А однажды выходят они из подъезда вдвоем. А он в военной форме.

— Да, — говорит Полина, грустно так голову склонила на мое недоумение. А после мне объяснила:

— Его бы не призвали, по здоровью уже не прошел однажды. Да он сам контракт подписал, военком глаза закрыл на его болячки, не хватает у них желающих, а план закрывать надо. Ваня хочет на квартиру заработать. И то правда, может возмужает. И Родину научится защищать.

— Так ведь убить могут, Полина! Скорее беги, возвращай!

— Зоя, убить могут везде. И на дороге задавить, и в подъезде по голове стукнуть. Что же теперь, из дому не выходить?

И опять она была права. А я со своей глупой тревогой сунулась не в тему. Вечно меня заносит.

Через полгода вижу: идет вся в черном. Бледная, прямая, под глазами темные круги. Мимо меня прошла во дворе, как все равно не видит ничего. Я окликнула ее и только спросила:

— Ваня?!— она обернулась, заплакала и кинулась ко мне. Мы стояли обнявшись и плакали.

— Как же так?— спрашиваю.

Она молчит. А еще через пару месяцев съехала из нашего дома. Говорят, большие деньги за Ваню получила, сразу смогла квартиру поменять. Люди так говорили, я не видела. Больше мы и не встречались.

Вот она, позитивность, как помогает держаться на плаву и переносить бедствия достойно. Мне бы поучиться этому достоинству.

А пока пойду в храм и закажу панихиду по убиенному воину Иоанну. Душа болит за этого мальчика. Болит. Тошно мне».

Новый руководитель лаборатории А-3038 выключил генератор копии мыслепотока Зои Мельниковой и на время отключил все посторонние мысли, случайно попадающие с периферии сознания в основной перерабатывающий центр. Он сосредоточился на решении вопроса, и зеленая студенистая масса его, растекшаяся по лабораторному столу, переливалась в это время различными цветами. Наконец он выкинул стрелку и сделал пометку на экране памяти следующего содержания: «В настоящее время не представляется возможным определить эффективный механизм разрушения эмоционального интеллекта у гуманоидов исследуемой планеты ввиду иррациональности процессов, происходящих после запуска мыслевируса. Следует рассмотреть перспективу уничтожения биологических форм жизни при утере интеллекта под воздействием сбоев в работе вируса. Не исключено, что захват пустых территорий будет экономически более целесообразным. Необходимо произвести расчеты».

Экран замигал и погас.