Июлай МАСАЛИН (г. Астана, Казахстан) ОКРУЖНОСТЬ ЗАБИРАЕТ ВСЁ!

1. Накануне дня рождения

Это был один из не самых удачных дней Джона Гранта. С утра, после ссоры с женой, обозвавшей его неудачником, придя на работу, Грант окончательно вышел из себя из-за неуместной шутки молодого коллеги. Не в состоянии дальше продолжать работу, выбитый из колеи Грант в расстроенных чувствах покинул лабораторию, желая побыть в одиночестве.

В вестибюле, погрузившись в свои мысли, вдруг он вспомнил, что у него, всю жизнь жаждавшего славы шестидесятисемилетнего ведущего научного сотрудника Джорджтаунского университета, так и не сбылась мечта — экспериментальное подтверждение перевоплощения души.

Грант с трудом находил общий язык с коллегами. Говорил он быстро и несвязно, и раздражение окружающих, вызываемое путанной речью, только возрастало благодаря перепадам его настроения. Однако даже недоброжелатели безоговорочно признавали превосходную стилистику его письменных творений. Никто уже и не помнил — когда и при каких обстоятельствах прозвали его «Хемингуэем». Коллеги к нему часто обращались с просьбой правок научных статей, и Грант умело вникал в суть разбираемых им вопросов.

Джон Грант был женат трижды. Последняя жена оказалась моложе его лет на двенадцать, и семейные ссоры стали для них привычными после происшествия первых лет совместной жизни. Теперь ему казалось, что любое вслух высказанное слово рискует быть осмеянным супругой. После очередной размолвки они долго не разговаривали между собой. И дождавшись конца рабочей недели, на стареньком джипе он в одиночку устремлялся вглубь Гринвудского природного заповедника ради одной из немногих оставшихся у него в жизни радостей — общение с природой в дремучем лесу. Там, оставляя автомашину в тени деревьев, он пешком пробирался к бурно пенящимся горным ключам, при виде которых забывались все его заботы. Каждый раз под благозвучным птичьим гомоном Грантом постепенно овладевало умиротворение.

Грант любил птичьи напевы за исключением пения пересмешников, которые вызывали у него ассоциации с завистливыми коллегами. По его убеждению, трудно было назвать порядочными людьми тех, чьи попытки подменить вклад в науку имитацией бурной деятельности заканчивались бессильными от зависти сплетнями за спинами подлинных тружеников науки...

… Его мысли оборвались с появлением директора Центра Клайда Уотсона, который прошёл мимо, не реагируя на его приветствие. С невольным страхом Грант подумал о том, что его, пожилого научного сотрудника, могут уволить после своего дня рождения. Сердце заныло от мрачных и навязчивых мыслей. В это время появился Эрлих Коэн, научный руководитель Центра. Увидев понуро прислонившегося к стене пожилого человека, он воскликнул:

— Мистер Грант! Что с вами? Пойдёмте в мой кабинет, где мы сможем поговорить.

В кабинете Коэна, пока он, пройдя к своему столу, бегло рассматривал корреспонденцию, Грант совсем не торопился начинать разговор. Затянувшееся молчание нарушил Эрлих Коэн, спросив: «Что у вас случилось, мистер Грант? Может я смогу вам чем-нибудь помочь?»

Пожилой собеседник ответил ему встречным вопросом:

— Мистер Коэн, вы не считаете меня неудачником?

Сказав это, Гранту стало неловко от собственного вопроса. А сметливый менеджер уже начал догадываться о причинах подавленного настроения Гранта.

— Нет, я не считаю вас неудачником. Напротив, вы — человек талантливый, не сможете прожить и дня без поисков и мечтаний. Скоро наступит день вашего рождения. Так сделайте себе подарок, сочинив рассказ в жанре научной фантастики. Пусть вас не оценили по достоинству и не удостоили заслуженного вами научного звания, но в построенном мире воображения возведите себя в ранг профессора. Первую главу можете назвать в свою честь — «Джон Грант».

2. Джон Грант

Рабочий день давно закончился. Джон Грант, математик и нейрофизиолог по образованию, все ещё находился в Центре биофизических исследований Джорджтаунского университета. В одной из лаборатории Центра он возился с установкой под названием «Уловитель фотонной соматогермобиоплазмы» — УФС.

У входа над дверью висела табличка — «Посторонним вход воспрещён!». После монтажа УФС, даже обслуживающий персонал для оказания неотложных услуг входил в лабораторный зал только в сопровождении Гранта.

Над чудачествами всемирно известного учёного посмеивались коллеги по цеху, но Грант оставался для них авторитетом в своей области. Ведь это он, соединив математику и нейрофизиологию, сконструировал УФС, предварительно составив сложнейшие дифференциальные уравнения, описывающие биохимические процессы, происходящие в организме человека. Он шаг за шагом продвигал затем проект и добивался его финансирования, доказывая спонсорам уникальность будущей технической установки, которая ещё десять лет назад всколыхнула научный мир университета. На первых полосах местных изданий запестрели оптимистичные заголовки: «Дух — материальная энергия!»; «Реинкарнация возможна!», «Никто не умирает навсегда!» …

Громким восклицаниям предшествовала демонстрация на дисплее экспериментального квантового компьютера, подключенного к УФС, перемещения шарообразного сгустка души божьего создания, ушедшего в иной мир. За подопытными животными в операционную камеру УФС помещались тяжелобольные люди для фиксирования отделения от их тела души с наступлением смерти. Однако эти успехи подвергались сомнениям. Невозможность подтверждения полученных результатов другими авторитетными научными центрами, не имеющими сложной и дорогостоящей установки типа УФС, породила шквал критики. Хотя авторитет профессора оказался под ударом, критики несколько утихомирились, когда души одних животных после их смерти начали вселяться в тела животных иного биологического вида. Подобное направленное перемещение души происходило в операционной камере, которую уже тогда перестали называть «камерой смертников». Внутри неё, в искусственно созданном антигравитационном поле, переселение души осуществлялось при определенном интервале температуры тел донора и реципиента души. Возвращаемые после реинкарнации к нормальной жизни реципиенты души переставали быть такими, какими они были прежде. В их поведениях угадывались особенности, характерные для представителя иного биологического вида, подтверждая тем самым параллельное сосуществование душ в теле реципиента.

Осуществлённая Грантом реинкарнация являлась необратимым процессом. И только в последние годы мало-помалу он стал подбираться к реализации обратимой реинкарнации для сохранения жизни донора, возвращая ему его же душу от реципиента.

Прошли годы. Прежде тёмные волосы сухожильного Гранта с покрасневшими глазами и шмыгающим носом болтались теперь седым хвостиком, стянутым назад в жиденький пучок. Бледное лицо профессора носило глубокие бороздки морщин, походка его стала неуклюжей. «Всю жизнь меня не покидало чувство недосказанности», — говорил он частенько. И в самом деле, Грант не умел четко излагать свои мысли. Запнувшись на полуслове, мог переключаться на совершенно другую тему. Его скучные интервью читатели понимали с трудом.

Личная жизнь Гранта сложилась не совсем удачно. Дети от разных браков разбрелись по разным сторонам света. И на склоне лет, расставшись с третьей женой, Джон Грант проживал совершенно один.

3. Два года спустя

Утром в кабинете Клайда Уотсона — директора Центра биофизических исследований Джорджтаунского университета — появился сильно обеспокоенный Эрлих Коэн — научный руководитель того же учреждения. После обмена приветствиями, между ними завязался деловой разговор.

К. Уотсон: Чем вы так сильно взволнованы?

Э. Коэн: Речь пойдет о нашем уважаемом профессоре Джоне Гранте…

К. Уотсон: Я давно хотел поговорить с вами о нём. Джон Грант становится странным, разговаривает сам с собой. Временами я с трудом понимаю его речь, особенно когда он употребляет выражение: «Окружность забирает всё!»

Э. Коэн: Вчера, воскресным ранним утром, меня разбудил телефонный звонок. Затем я услышал взволнованный голос домработницы Гранта. Она, сильно обеспокоенная, сообщила мне о внезапном исчезновении профессора. А я отнесся к этому сообщению спокойно, зная, где его следует искать.

Заметив его, сидящего с удочкой на краю обрывистого берега, я стал наблюдать за ним издалека, оставаясь незамеченным. За это время он не совершил ни одного действия, сопутствующего рыбалке. Подойдя к нему вплотную, я громко поздоровался с ним и спросил: «Что вы тут делаете?» Полуобернувшись, он мне ответил еле заметным кивком головы и раздраженно пробурчал: «Что я делаю? Ловлю карасей. Стоило вам из-за меня беспокоиться!»

К. Уотсон: И вы приятно побеседовали, не так ли?

Э. Коэн: Не совсем так. Но он меня сильно удивил. На вопрос: «Чем я могу быть полезен для вас?», — ответил, что будет в восторге, если я помогу ему стать подопытным человеком. Оказалось, что он уже осуществил обратимую реинкарнацию, экспериментируя с животными. И теперь желает участвовать в эксперименте, вселяя собственную душу в зайца. По завершении переселения души, перед возвращением зверька обратно в дикую природу, в него подкожно вживается микрочип для слежения за ним в течение двадцати четырех часов.

К. Уотсон: Двадцать четыре часа! День и ночь. За это время не станет ли заяц жертвой голодного зверя? А почему выбор пал именно на зайца?

Э. Коэн: По убеждению профессора, мы ничего пока не знаем о совместимости душ человека и животного в живом организме конкретного реципиента. Перед лицом всевозможных непредвиденных обстоятельств профессор благоразумно отвергает привлечение к нему крупного хищника.

К. Уотсон: Допустим, что мы проведём эксперимент с участием в нём профессора в качестве донора души. Но впоследствии, даже почивая на лаврах, нас не покинет чувство вины в связи с принятием ничем неоправданного риска пренебрежения жизнью человека. А в худшем случае Джон Грант завершит свою жизнь трагически, но похвально. Героический поступок человека, предпочитавшего на закате жизни не уподобляться свече, иссякающей в самой себе, запомнится людям надолго. А если мы откажем профессору участвовать в этом эксперименте в качестве донора души, можем ускорить наступление смерти человека из-за его внутренних переживаний. Кроме того, в случае его смерти в ходе эксперимента нас обвинят в убийстве второй степени.

Э. Коэн: Верно. Однако обнаружилось одно обстоятельство. Профессор составил завещание с целью оправдания организаторов эксперимента в случае его смерти.

4. День

Где я нахожусь? Кто «Я», а кто не «Я»? Лежу, кажется, на животе. Тело дрожит, а сознание сильно затуманено. Преодолевая неосознанные помехи, мыслю я с усилием воли, хотя с каждой секундой легче вспоминаются прошлые события.

А куда подевались мои болезни? Зрение моё заметно улучшилось. Прежде мелкие предметы теперь предстают громадными и в ярких оттенках. Слух и чувство обоняния также сильно обострились. Однако меня тревожит неосознанная тоска, и кажется, что вот-вот со мной может произойти нечто трагическое. Это чувство, каким бы смутным оно ни было, меня сильно беспокоит.

Как я оказался в пуховом наряде? А куда подевались мои руки? Боже мой, я теперь без рук, но стою на четырех ногах!

Вспомнил! Я ведь участвую в эксперименте, инициатором которого выступил сам. Мою душу вселили в зайца, который приходит в себя с трудом после глубокого медикаментозного сна. Помимо последствий сильнодействующего снотворного, зайца угнетают мои мысли. Хотя мои мозги остались в покинутом теле, я продолжаю мыслить в ясном осознании всего происходящего вокруг. Вот поистине непостижимая тайна души!

Импульсы, идущие от сознания четвероного, мне сообщают призрачные мысли, которые кажутся обыкновенными желаниями, предшествующими последующим действиям. Он сейчас приказал себе: «Бежать!», но топчется на месте. Подобное его состояние одинаково опасно для нас обоих. Желая не создавать дискомфорт в душе зайца своими мыслями, я стараюсь воспрепятствовать появлению новых дум в мыслительном поле моего сознания. Но, потерпев неудачу, вынужденно прислушиваюсь к разноголосому птичьему гомону.

Издали доносится восторженный возглас пернатого с незаурядным вокальным даром. А поблизости жаворонок исторгает из себя трель. Где-то гукает голосище и затихает.

Птичье пение несколько умиротворило наши встревоженные души. Ведь мы теперь слышим и слушаем одними и теми же ушами.

Заяц побежал. Ему опасно находиться в лесу с ограниченным обзором. Я спрашиваю: «Ты куда?». Он вроде воспринял вопрос, но, по-видимому, не хватает ему сообразительности для налаживания мысленного контакта со мной. Вдруг я чувствую жажду. Вот и ответ получен! Наверняка он направляется на водопой.

Пробегая вдоль ручья, заяц останавливается там, где течение спокойное, чем выше этого места на крутом склоне. Умница! Шумливое журчание воды наверняка помешало бы ему услышать приближение хищника.

Заяц в спешке утолил жажду. Вдруг по его телу расползается прилив радости. Одновременно я замечаю другого зайца, робко приближающегося к сородичу, сидящему у ручья. Догадываюсь, что душу мою вселили в самца, поскольку мне хорошо знакомо внутреннее состояние мужчины, страстно желающего привлечь к себе внимание женщины. Мне, третьему лишнему, становится крайне неловко. Беззастенчивое наблюдение за последующими действиями неудержимо приближающихся друг к другу обнажённых представителей противоположного пола в обществе людей не принято.

Вдруг, откуда ни возьмись, выскакивает лиса и бросается на зайчиху, потерявшую на миг бдительность. Бедняга, схваченная за горло, судорожно забилась в смертоносной пасти хищника. А самец спасается бегством, унося мою душу со скоростью, убийственной для человека.

Пригнув голову ниже травы, заяц отдыхает под низкорослым кустарником. Вздрагивая в тревоге, он вперил свой взгляд в далёкий горизонт.

Похоже, что зайцы живут мучительно и недолго. Долго жить — избегать всего того, что мешает этому. Но не только зайцы, а все обитатели дикой природы стараются отвоёвывать у времени лишние сутки, часы и даже — секунды. Однако вопреки их стараниям смерть подстерегает их на каждом шагу. Думаю об отсутствии здравого смысла в нашем мире, где жизнь одного существа поддерживается за счёт жизни другого. А после каждой кровавой расправы восторженно ликует Природа, словно все убийства на её территории совершаются по её милосердию. В моём понимании посредством несовершенства мира реализуется мудрый божий замысел: доброта и справедливость — категория нравственная, но по своей возвышенной сути — символическая, тогда как жестокость и насилие — сила реальная, тактически оправданная стремлением выжить, но безнравственная, против которой нужно бороться, придавая жизни глубокий смысл…

Мои мысли прерываются с появлением серпокрылой ласточки. Каждый раз, летая по кругу, она ловит комаров, кружащихся в воздухе в шарообразном рое. Наблюдая заячьими глазами за действиями ласточки, замечаю странное обстоятельство: подлетая к жертве, птичка не роняет тень на землю. Следовательно, когда потенциальная жертва обречена, в солнечный день хищник не роняет тень, поскольку он и есть бестелесная Смерть.

Заяц беспокойно оглядывается по сторонам, втягивая ноздрями воздух. Где-то поблизости, мне кажется, чувствуется запах. Когда волна вспугнутых кузнечиков оказывается совсем близко от зайца, он замирает со вздыбленной шерсткой на спине. Просыпается лёгкий ветерок, распространяя вокруг специфический собачий запах, заставляя зайца сорваться с места. Тут же из зарослей боярышника выскакивает борзая. По-видимому, в запретном для охотников природном заповеднике трудно бороться с браконьерами, если они охотятся не с ружьем…

Чувствуя горячее собачье дыхание за спиной, заяц демонстрирует изумительное чутье без оглядки: каждый раз на волоске от смертоносной пасти борзой, заяц резко отскакивает в сторону под прямым углом. Собака, сбитая с толку хитрым манёвром, гася скорость, либо скользит на животе по воле неконтролируемой инерции, либо катится кубарем по траве, не вписываясь в крутой вираж, упуская желанную цель перед самым носом. Вскоре усталая до смерти борзая прекращает бессмысленную погоню за зайцем.

Измученный зверёк-победитель отдыхает под кустом. Ноги его изнывают от боли. Я мысленно благодарю зайца за спасение моей жизни. Меня сильно впечатлило исключительное преимущество мышечной активности зверка над его же мыслительной способностью. Думать-то ему было некогда. Как заяц спасся от верной смерти — объясняет всё: то, что основано на мышлении для него — обман, а реально лишь действие, совершаемое под воздействием страха за свою жизнь.

Послеполуденная жара становится невыносимой. Мне хочется зайцу приказать: «Расстегни телогрейку!» Но вместо этого я начинаю тревожиться: «Жизнь на Земле скоро станет невозможной без кондиционеров. А ухудшение климата провоцирует хищников на агрессивность. Температура земной атмосферы повышается, а вместе с ней в дикой природе обостряется борьба за выживание, а в обществе людей растёт преступность...»

Понимая бесполезность этих пессимистичных мыслей, я задаюсь вопросами: «Неужели мой интеллект обречен на деградацию до уровня мыслительной способности зверка? Неужели я превращаюсь в умственного карлика, паразитирующего на чужом теле?»

Заяц, словно обеспокоенный моими мыслями, неторопливо пересекает овраг. На противоположной его бровке, учуяв запах грибной сырости, я обозреваю поляну со свежевырытыми норами. Одновременно моё сознание ловит чужие мысли: «Грызуны умело строят подземные города, где весьма прохладно...»

Вздрогнув от удивления, понимаю, что заяц не случайно оказался у скопления нор. Своими действиями он советует мне размышлять трезво в любых жизненных ситуациях.

Я и раньше признавал внимательность и чувствительность зайца. Однако сейчас он демонстрирует логическое мышление. Хотя и прежде в моём сознании отражались эхом ход его мыслей либо в форме восприятия ситуации или действия с одобрением, либо в форме неприятия с отрицанием: «подходит — не подходит», «хорошо — нехорошо», «бежать — не бежать» ...

Каждый раз, впадая в кратковременное забытье, я пробуждаюсь от неосознанного страха. Из очередного дремотного состояния выводит меня зловещее воронье карканье. Ему вторит сорочья стрекотня. Заяц сжимается в комок. Я воспринимаю его озабоченность: «Опасность с воздуха!» Заяц, прячущийся под кустом, шевелит приподнятыми вверх ушами для лучшей маскировки, копируя движения ветки, качающейся над его головой. Беспокойный птичий гомон только усиливается. Пернатый хищник наверняка приметил потенциальную жертву с высоты. Почуяв близость опасности, заяц срывается с места и бежит по полю, по цвету напоминающую его желтовато-белёсую шкуру. Ветер дует в спину и, возможно, с высоты заяц выглядит как перекати-поле, гонимое бурей. Бег в едином ритме с волнением поверхности высокотравного луга позволяет ему благополучно добежать до перелеска.

Как только ноздри зайца втягивают зловоние, увильнув в сторону, он устремляется навстречу к запаху. Вскоре перед ним завиднелось скопление птиц, пирующих у падали. Заметив низколетящего хищника, вспугнутые пернатые поднимаются в воздух, закрывая обзор крылатому охотнику. Тем временем раздаётся свист крыльев. Я себе представляю падение хищной птицы камнем на добычу. В следующую секунду моё сознание содрогается от острой боли, и я кричу неслышным голосом: «Помогите!» Одновременно во все стороны от зайца разлетаются клочья его шерсти. Огромный беркут, перелетая над упущенной живой целью, спешно разворачивается.

Увёртываясь от повторной атаки, заяц, отскакивая в сторону, ныряет в узкую расщелину в скале. Крылатый охотник, не рассчитав скорость полёта при приземлении, больно ударяется об острый край каменного выступа. Размахивая крыльями и стряхивая пыль с перьев, он не решается дальше продолжать охоту на зайца.

Добравшись до кромки леса, заяц устраивает привал. Рана на его спине, похоже, уже запеклась. Ласковый ветер овевает потное лицо зверька, словно награждая его за доблесть. Сочувствуя ему, я думаю: какие только хищники не охотятся на зайцев! Да ещё охотники с ружьем! Как жаль, что охота на диких животных, давно превратившаяся из необходимости в развлечение для людей, до сих пор ещё не под запретом. Не считаю я за людей и тех охотников, которые говорят о неизъяснимой прелести охоты и поэзии травли зверей с гончими. Мне также не даёт покоя парадокс: даже современные гончие собаки утратили злобу к дичи, а человек — нет.

Голод всё настойчивее напоминает о себе. До сих пор в неистовых метаниях заяц питался только запахами и страхом. И теперь он, оказавшись посреди зелёной лужайки, начинает лакомиться ростками травы с животной алчностью. Одновременно заяц роняет помёт там, где пасётся, удобряя почву для блага того же пучка травы, у которой скоро начнут проклёвываться зелёные ростки.

Заяц направляется в сторону близлежащего озерка. Добравшись до него, начинает торопливо лакать воду. А в это время из зарослей высокой травы появляется стадо пятнистых оленей. Те из них, которые оказались на переднем крае стада, замирают в лёгком испуге с высоко приподнятыми головами. И только распознав безобидного зверка, они снова устремляются к воде. А заяц мечется в сужающемся пространстве между приближающейся живой стеной и водоёмом. Олени теснятся и одновременно трутся друг о дружку, вынуждая зайца подпрыгивать на месте или отскакивать в сторону в пространстве между передними и задними парами ног оленей. А те из них, вспугнутые от неожиданного прикосновения зайца к их ногам, подвергают мою жизнь смертельной опасности в хаотичных столкновениях друг с другом.

Чудом выбравшись из частокола ног, доплетшись до кромки леса, заяц припадает головой к стволу дерева, широко раскинув ноги на все четыре стороны, задыхаясь от нехватки воздуха. К счастью, таинственные животворные импульсы начинают проникать прямиком из ствола дерева в тело зайца. И он снова начинает дышать размеренно.

Близится закат. Заяц совершает вояж, многократно пересекая лесную поляну. Когда он начинает грызть зубами ветки, оставлять ворсинки шерсти обтиранием тела о ствол дерева и ронять помёт на ходу, я начинаю понимать его замысел: хищники интенсивно охотятся с наступлением темноты. Оказавшись здесь, они начнут распутывать эти следы, когда тот, кому они принадлежат, окажется вдалеке от них.

Перед наступлением ночи с негарантированным для зайца благополучным исходом мне хочется взбодриться. Заяц, будто угадав моё желание, пересекает поляну разнотонных полевых цветов. При взгляде на них душа моя наполняется радостью и зарождаются мысли: «Как прекрасны полевые цветы! Их аромат ассоциируется с безмятежным состоянием человеческой души. О, полевые цветы — средоточье сочетаний густых и тончайших красок! Впервые почувствовав себя человеком, любовались вами первобытные люди. Восхищались вами мои древние предки. А теперь любуюсь вами и я. Вы — символ земной красоты, являетесь звеном, связующим поколения людей когда-либо карабкавшихся по земле. Вот почему в торжественные и трагические моменты жизни люди тянутся к вам — цветам!

Приободрившись, стараюсь не думать о неизбежности собственной смерти в предстоящую ночь. Следом я воспринимаю странный призыв: «Не отчаивайтесь! Откажитесь от ума и будьте свободным для своего же блага! Наслаждайтесь отсутствием мыслей в сознании!»

5. Ночь

Темнота сгущается. Заяц, пробираясь сквозь редколесье, осматривается и принюхивается на ходу. Замечая с опаской следы лесных обитателей, он обходит все препятствия на своём пути, не пренебрегая даже ловчими нитями паутины, стараясь не нарушать её целостность. Но вопреки всем стараниям, заяц может оказаться на пути к своей гибели…

Этой мрачной мыслью, кажется, я разбудил дремлющие в темноте дикие силы природы. И вместе с ними будто разом вырвались на волю притаившиеся злые духи. Из бездны тёмной ночи появляются силуэты зверей, птиц, доисторических монстров и людей. Все они, прежде умерщвлённые более сильными хищниками или погибшие в стихийных бедствиях, доносят историю своих смертей в душераздирающих воплях. Понимаю, что они — восставшие из небытия призраки обитавших эти места живых существ — явились мне из параллельного мира потому, что я, глядя на мир звериными глазами, позволил страху одолеть себя. Начинаю молиться. Призраки исчезают. Но мне по-прежнему неуютно. Кажется, что наступила лишь темнота — предвестник ночи, но не сама ночь, которая, притаившись, подкрадывается всё ближе для расправы со мной. Невольно вспоминаю характерные для каждого сезона стихийные бедствия: засуха, наводнение, лесные пожары…

Бесцеремонно обрывая эти мрачные мысли, кто-то успокаивает меня: «Не боясь игры необузданных сил природы, в этой жизни важно лишь благополучно пережить лишний миг. Радуйтесь каждому мигу этой жизни!»

Неужели я начинаю воспринимать наставления высшего разума, преломленные через сознание четвероного?..

Мысли мои обрываются с внезапным появлением филина, который с воздуха атакует зайца. А он, с треском рассекая грудью комлевую часть молодых побегов, со стремительного разбега оказывается в непролазных зарослях кустарника. Как хорошо, что во все её уголки природы вход совершенно свободен!

В тихую погоду заяц затаился бы в яме или под куполом развесистого кустарника. Но сейчас, где бы он ни находился, изменчивые порывы ветра распространяют его запах повсюду.

Выскакивая из гущи высокой травы, пышно-шёрстная росомаха атакует зайца, который легко отрывается от неё. Но вскоре вырастает перед ним скала. От манёвра зайца с разворотом на сто восемьдесят градусов мою душу обуяла неодолимая тревога. Чую наступление предела моей психологической устойчивости и близость некоей точки «невозврата».

… Двигаясь в обратном направлении, заяц совершает отчаянный прыжок в сторону от росомахи при встрече с ней лицом к лицу. Следом слух зайца ловит лягушачий хор. Принюхиваясь на бегу, он устремляется навстречу болотному запаху. Понимаю, что если погоня продолжится немного дольше, обессиленный заяц непременно станет добычей выносливой росомахи.

Замедляя скорость, заяц бежит вокруг небольшого озерка по кочковатым бугоркам. В неглубоких ямах между ними хлюпает вода. Задумка зайца понятна: следуя за ним по воде, росомаха непременно потеряет его след.

А росомаха больше не появилась. Отвлекшись от суровой реальности, мне хочется взглянуть на ночной хоровод небесных тел. А будет ли ещё одна ночь в моей жизни?

Я всегда верил в неизбежность предначертанного будущего. В моём понимании, образно говоря, ещё до рождения человека рукою его судьбы прочерчивается линия круга, заключающего в себе события его будущей земной жизни. И этот круг человеческой судьбы, несопоставимый по масштабу с необъятным кругом судьбы всей Вселенной, поглощается последним в случае смерти каждого из нас.

Успокоившись, мечтаю о благополучном возвращении домой и возобновлении научной деятельности. Тогда же я напишу о своих необычайных приключениях. Следом в научном мире разразится громкая сенсация. Многие наверняка последуют моему примеру. Предприимчивые дельцы непременно организуют особый вид экстремального туризма для неугомонных искателей приключений, а в учреждениях уголовно-исполнительной системы могут воспользоваться возможностью наказания виновных перед законом, вселяя их души в тела диких животных после принятия парламентариями соответствующих законодательных актов.

Темнота заметно поредела. Вдруг — о чудо! — я воспринимаю таинственный призыв: «Скоро взойдет солнце. Перед проникновением в темноту слабейших его искорок вы можете получить ответ на любой вопрос. Поторопитесь!»

Мне страшно как от встречи с призраком. Если речь шла о выборе желания, я предпочёл бы без раздумья оказаться у себя дома. В следующее мгновение перед моим мысленным взглядом живо пронеслись сцены из моей прошлой жизни. Поспешно формулирую вопрос: «Трижды я вступил в брак по любви под священным церковным куполом. Но они рассыпались как карточный домик. Почему?»

«Ваши жены, считая себя умными, но не умея изменить самих себя, пытались изменить вас. И, потерпев неудачу, впали в беспросветное отчаяние».

«А в чём была моя вина перед ними?»

«Вы, мужчина, не сумели превратить беспокойство ваших жён в спокойствие, и тем самым навечно утвердили свою вину…»

… Брызнул еле заметный световой предвестник утра. Таинственная телепатическая связь с загадочным субъектом внезапно оборвалась.

Послесловие

В лабораторном зале Центра биофизических исследований Джоджтаунского университета царит необычайное оживление. Суетятся люди в белых халатах — врачи и сотрудники лаборатории. Перед ними в операционной камере установки УФС бок о бок лежат пожилой человек и заяц. Их бездыханные на вид обнажённые тела контактируют с сенсорными элементами на концах разноцветных проводов. Все следят за мертвенно-бледным лицом старика, четко видневшимся из-под прозрачной кислородной маски. Из машинного отсека раздаются звуковые сигналы. Вдруг прямая линия на дисплеях компьютеров переходит в островершинные синусоиды. Раздается радостный возглас: «Сердце пульсирует!»

Веки старика вздрагивают, губы его слегка приоткрываются. Все сильно удивлены словно оттого, что на кладбище в кульминационный момент церемонии предания земле покойника тот неожиданно восстаёт из гроба и задаёт вопрос: «А что здесь происходит?»

Бледное лицо старика начинает розоветь. Через считанные минуты он приходит в сознание. Кто-то ему адресует вопрос:

— Как вас зовут?

— Джон Грант.

— Какое сегодня число?

— Не помню. Разве это важно? Важно другое. Сегодняшний день войдёт в историю в связи со свершившимся величайшим прорывом в науке. Я словно побывал на войне. Выжил, подвергся деперсонализации и совершил невероятный прыжок из своей почти окаменелой сущности в соблазнительно-свежую молодость. Но по истечении двадцати четырех часов моим невероятным приключениям пришёл конец. А ведь ничто не вечно под луной! Даже в случае удачной осуществлённой реинкарнации человеку не дано дважды войти в одну и ту же воду бурной реки жизни. В конце концов, окружность забирает всё!