Ольга ЧУБАРОВА

ОЧКИ

— Умение передвигаться в пространстве не пользуясь «воздушными костылями», и неважно, относятся костыли к разряду самолёта или метлы, — есть признак силы воли и чистоты душевной незамутненной, — так начала приветственную речь на встрече с первокурсниками миловидная круглолицая Леди Ректор, она же — Мария Олеговна Полетаева.

Послышались ехидные смешки. «Ведьмы!» — устало подумала Ректор, и с ангельской улыбкой продолжала вещать. Речь ее мы здесь приводить не будем: формальность и банальщина, дань традициям.

И что за бездарь сочинил эту речь? Ведь заведение-то так и именуется — МЕТЛА: Московская естественнонаучная трансцендентная летательная академия. Именовать самих себя костылями… Крайне неосмотрительно, особенно в преддверии ПОСЕЩЕНИЯ.

Еще эту Академию, эту МЕТЛУ, крестясь и сплевывая через плечо, именуют иногда летальной: на сессиях без трагедий редко обходится.

… У Аси не разбился ни один. За десять лет работы. Ни смерти, ни мало-мальски серьёзной травмы.

А теперь говорят, что Ася бездарна, и гнать ее надо в шею, метлой — из МЕТЛЫ. Потому как летает она низенько, и выше облаков не поднимается. То ли дело — Леди Нина Нравная, профессор, столь высокая душой, что на ногах приходится носить пудовые утяжелители, иначе сразу усвистит в стратосферу!

... Мероприятие кончилось, и, шурша шелками и бумагами, опытные феи и волшебники заскользили над полом, не касаясь его. Первокурсники старались не очень топать, с завистью глядя на тех, кто высок душой. Прогрохотали чугунными «копытами», оставляя отметины на паркете, несколько «стратосферных» профессоров.

Леди Ректор скромно, не выдавая своих высоких талантов, скользила в направлении кабинета, стабильно держась в пяти сантиметрах от пола. За нею, справа, плыла, изо всех сил стараясь не взмыть под потолок, проректор по Поднебесным Полётам Ангелина Оттиевна Белокрыл. Слева грохотал кругленький и лысенький Андрей Иванович Рылов, проректор по Космическим Перспективам. Оставлял на паркете солидные ровные вмятины.

Трое пронеслись по фойе как клин — им давали дорогу с полупоклоном. Дамы пролетели, а кавалер солидно прогремел в светлый кабинет Ректора: стрельчатые окна, высокий потолок, в витражах — золотые и белые стёкла.

Мария Олеговна, охнув, опустилась в кресло.

«Сдерживаться тяжело!» — сочувственно подумала Ангелина и с позволения Ректора воспарила ввысь — на уровень слегка запыленной люстры.

Рылов по-хозяйски уверенно разместился на стуле. Стул обит драгоценным светло-песочным бархатом, но откровенно лоснится в определенных местах. Сразу понятно: МЕТЛА переживает не лучшие времена.

Этим троим предстояло обсудить весьма неприятный вопрос: на кафедре международных проектов набирал обороты дерзкий скандал. В преддверии ПОСЕЩЕНИЯ — невероятно!!!

— Итак, что там, в горячей точке? Опять? — недовольно морщась, спросила Ректор. — Снова Добронравова… Не оправдывает свою фамилию?

— Ася действительно человек очень добрый! — Ангелина, сердито и убежденно.

— И снова, и опять, и полёты низенько и вспять! — с недоброй ухмылкой Рылов.

При этом каждый своё произнесли проректоры одновременно.

Леди Ректор поморщилась: вечно склоки…

Она за последний год устала от склок.

— Позвольте мне! — Рылов извлек из модного кожаного портфеля ярко-красную пластиковую папку, из папки — плотный лист бумаги и зачитал: «Довожу до вашего сведения, что доцент кафедры международных проектов Ася Валентиновна Добронравова обучает будущих дипломатов работе исключительно низкого уровня. Учащиеся тратят драгоценное время на мелиоративные работы, несистемную благотворительность и общение с низкими формами жизни, обреченными летать самой эволюцией — не только с птицами, но и с насекомыми. Просим принять срочные меры, в противном случае репутация нашей организации может серьёзнейшим образом пострадать, что в преддверии ПОСЕЩЕНИЯ недопустимо. Заведующий указанной выше кафедрой, доктор высочайших наук, стратосферный профессор с особыми полномочиями Нина Сергеевна Нравная. Дата, подпись».

— Господи, глупость какая невероятная! — Ангелина качалась под потолком, нахмурившись. — Помню, моя первая курсовая была посвящена основным принципам полета бабочек. Я тогда провела — заметьте, среди бабочек — ассоциативный эксперимент, и они, эти крошки, показали способности к изысканной, утонченной, а главное — сознательной рефлексии. Ася работает в лучших традициях нашей организации!

— Ася не наша! — мрачно произнесла Ректор. — Она не у нас училась, а в этой вольнодумной распущенной ПСИНе[1]!

Рылов энергично закивал.

— Ну и что? — снова возразила Белокрыл, легким мановением руки притягивая пылинки с хрустальной люстры и превращая их в пушистый комочек. — Вы же, надеюсь, помните, как высказался один из НИХ в прошлое ПОСЕЩЕНИЕ? Три года назад? ОН, конечно, перефразировал классика, но, по-моему, получилось удачно:

МЕТЛА — какой огромный странноприимный дом!

Летун — всегда бездомный, а мир — всегда бездонный…

Мы — гости в мире том.

Повисла минутная пауза.

— Ну, так тому и быть, оставим Добронравову в покое, путь порхает, — вздохнула Ректор. — Спасибо, дорогая Ангелина Оттиевна, не смею вас больше задерживать.

— А можно... — Ангелина умоляюще посмотрела на Марию Олеговну.

Полетаева кивнула — и проректор элегантно выпорхнула в окно. За нею плыл огромный одуванчик, сотканный из пылинок, стянутых с люстры.

Во дворе раздались приветственные крики студентов и громкие аплодисменты.

Ректор, щелкнув пальцами, установила защиту от лишних ушей. В кабинете стихло, затуманилось и слегка потемнело. Загадочно поблескивали идеально чистые хрустальные подвески под потолком.

Леди Ректор повернулась к Рылову.

— Ну, может, хватит уже? — спросила устало и горько. — Ты и Нравная — космическя разведка, Ася Добронравова — соловушки… Каждому свое. И в чем беда?

— Она позволила себе выразить сомнение в наших достижениях.

— Сомнение? — иронично прищурилась Ректор. — Вы настолько засекречены, что…

— И ты туда же? — Рылов сверкнул на Полетаеву вдруг позеленевшими глазами. — Думаешь, если ты Ректор, я буду такое терпеть? Насмешки твои и намеки?

— Но, Андрюша…

— Но, Машенька, аккуратнее! Следи за своими словами! Кончились те времена, когда ты была душой чиста, как нынче эта люстра, и легко взмывала под облака! И только мне известно об этом, и только мне известно почему: погибла за металл!

— Но я же не себе, я Академии… И ты же говорил…

— Моя дорогая! И я же — для Академии! И я крутился-вертелся, пачкался, доносы писал, чтобы жирные куски отрезались не более достойным, а нам-нам-нам… Ням-ням-ням… — Рылов плотоядно облизнулся, а потом добавил немного мягче.

— И для чего я — точнее, милая, мы с тобой — подставлялись? Чтобы чистюли вроде этой Аси могли порхать в поднебесье, нежненько чирикая с воробьями и прочими мухами! Так и пусть бы чирикали, а она, вишь, выразила сомнение открыто, аж на общем собрании курса. «При всем уважении к достижениям наших стратосферных профессоров, должна заметить, что невозможно сочинять романы или писать научные статьи, не познакомившись с алфавитом...» И далее — про азбуку полёта.

— Ну и что? — пожала плечами ректор. — Пускай сперва научатся порхать, а потом уже самых способных Нравная запишет на свой семинар…

— А то, что на первом курсе три полных бездаря, которые могут летать только в направлении сверху вниз с растущим ускорением, и все трое — дети тех самых людей, которые подписывают те самые приказы, по которым в Академию плывут те самые денежки! По плану бездарей должна была взять Нина, нацепить им на ноги утяжелители, поднатаскать в теории стратосферных полетов и выпустить благополучно с красным дипломом. И сели бы они потом — по протекции папенек — в Министерстве, и образовалось бы новое поколение наших людей. А Ася, вишь ты, возражать взялась! Ну, тогда мы быстренько перекроили программу для стратосферной группы и просто отменили у них Асин курс — а она, дуреха, захлопала крыльями и грозится жаловаться в Министерство! А в Министерстве, как ты понимаешь, не только наши люди, там люди всякие. Асю надо заткнуть! И при этом срочно. Она, понимаешь, требует, чтобы эти ребята «очистили душу» и учились летать!!! Сначала — низенько, потом — все выше и выше…

— И как ты предлагаешь её… «заткнуть»? — устало спросила Ректор.

— Ну, например, уволить за несоответствие.

— Но она безупречна!

— Упреки организуем, не сомневайся.

— Но я не хочу…

— И не надо! Ты, главное, нам не мешай. Хорошо?

— Нет, плохо!

— Конечно, плохо… Я тоже буду скорбеть, если что стрясется, но деваться-то некуда. Или наберешь телефон Алексея и объяснишь ему, почему он нынче пенсионер, а не глава Магического Круга? А потом Елене в ПСИНу позвонишь... Ну, давай! А хочешь, я наберу?

— Нет! — воскликнула Ректор.

— Значит, договорились. Мы с Ниной берем дело в свои руки, — и проректор, небрежно кивнув на прощание, прогрохотал к дверям.

Ректор всхлипнула, высморкалась, достала пудреницу, привела лицо в порядок, щелкнула пальцами. В кабинете наконец прояснилось. Я осторожно вылетел в окно и направился к Асе.

2

Ну, разрешите представиться — муравей. Волшебный муравей, а значит, выродок. Умею, например, становиться невидимым, к тому же обладаю врожденным знанием всех человеческих языков. Да, еще долгожитель. Ну, и мысли умею читать. На своих работаю в разведке… Но это — тсс, никому! Впрочем, вы меня и не сможете сдать — у вас коммуникация с нами ущербная.

Мы с Асей познакомились пять лет назад, она тогда здорово помогла моему племени выжить.

Теперь, похоже, наш черед пришел.

Пока летел к Асе, думал про МЕТЛу, про ПСИНу и прочие магические учреждения.

Ведь все эти волшебники-человеки — тоже, в сущности, выродки, побочная ветвь. Было время, когда магические школы начали прикрывать практически по всему миру, финансирование свели на нет: очень уж наука рванула вперед, показалось, волшебство — отстой, позапрошлый век, детские игрушки. А потом спохватились, решили оставить. Потому как экономически выгодней оплатить усилия одной феи, которая повернута на своей работе и сделает все наилучшим образом, чем содержать целое учреждение, состоящее зачастую из случайных людей, неудачников и просто лентяев.

… Ася в это время вышла прогуляться. Легким шагом, честно касаясь земли (неприлично демонстрировать способности) она проплывала по парку, улыбаясь осеннему солнцу и чуть прищурившись. Рыженькая, голубоглазая, с тонким носиком, она сама была похожа на солнышко, каким его рисуют в детских книжках.

Я сел ей на плечо и шепнул:

— Привет!

— Привет, мой дорогой! Рада тебя слышать, но, чувствую, ты принес невеселые новости?

— Рылов и Нравная объявили тебе войну, дорогая подружка. Я подслушал у Ректора.

И я поведал Асе всё, что слышал.

— Не стоило так пачкаться, дружок! Подслушивать аморально! Про Ректора — конечно, это ужасно, но многие уже и так догадались. А про войну со мной я знаю давно. И про причину нападения тоже. Просто фантастические идиоты, Господи, прости мои прегрешения! — Ася перекрестилась. — Ребята, так называемые «блатные», из-за которых начался скандал, вполне могли бы летать, им просто нужно чуть побольше времени. Я бы с удовольствием их научила… А теперь смотри, что эти великие профессора обо мне пишут Ректору! И имеют наглость в копию ставить — меня!

Ася достала из рукава пергамент и прочитала — а голосок-то дрожал:

«Просим отстранить от обучения полетам А.В. Добронравову как человека, рискующего жизнями первокурсников: практика, согласно ее программам, должна опережать теорию… » Ну и так далее! Попросту… клевета!

Она с отвращением щелкнула по пергаменту, и тот, полыхнув, исчез.

— Сволочи! — высказался я.

Ася поморщилась и махнула рукой.

— Не ругайся… очевидно, мне придется уходить.

— Асенька! Мы всё же не такие идиоты, чтобы разбрасываться такими кадрами!

Парк вдохнул и выдохнул; засмеялся ребенок; послышались вскрики… Прошелестел шепоток: «Летучая!»

Вот те раз, приехали! Здрасьте вам! Асю посетила сама проректор, Ангелина Оттиевна! Да еще в нерабочее время! Ну...

Я, конечно, поспешил было смыться, но Ангелина прибила меня к Асиному плечу короткой мыслеформой, в которой, если детально ее представить на уровне вашего языкового кода, имело место, в том числе, и такое: «нахал, дерзость, просчитала тебя давно, прощаю только ради Аси, сидеть и слушать, еще пригодишься».

— Что вы собираетесь делать, Асенька, если мы вернем в программу ваш курс?

— Учить! — уверенно ответила Ася.

— Но там ведь трое «блатных», которые, по мнению наших стратосферных профессоров, не полетят никогда. Вы знаете, чьи это дети?

— Да, я узнавала. И я разговаривала с ребятами. Они хотят летать, и они полетят.

— Мы вернем вам курс, но с одним условием: они у вас будут летать… низенько-низенько. Иными словами — так, чтобы не разбиться в случае падения. Вы меня поняли?

— Я все поняла! — твердо сказала Ася, посмотрев Ангелине прямо в глаза.

Та покачала головой, вздохнула и исчезла.

Народ у вас в стране деликатный нынче. Все продолжали гулять, как будто ничего и не случилось. Только один пёсик задумчиво тявкнул — и пошел по своим собачьим делам.

3

— Мои дорогие! Вы все летали когда-то, потому что все летают — во сне. Душа — она летучая и нежная, ветреная и любопытная крайне. Особенно часто во сне летают дети. Не потому что растут, а потому что их еще не так прибило к земле, как утомленных и Бог весть чем занятых взрослых.

Чтобы летать, надо стать доверчивым, любопытным и открытым миру, как ребенок, не помнящий обид. Избавиться от страха, в первую очередь — от страха за себя.

Вижу, вы улыбаетесь. Чувствуете легкость и вдохновение? Значит, вы готовы, пора начинать. Ну-ка, приподнимемся на сантиметр… Михаил, на сантиметр, не выше. Дисциплина, дисциплина во всем… Хорошо. Встали на ноги… отдыхаем.

Полеты — это еще и порыв, стремление, движение. Порыв ваш должен быть разрешен стихией. Надо со стихией подружиться, прочувствовать ее, научиться пропускать через себя. Секрет движения — в отдаче, в растворении. Растворитесь в воздухе! Но не теряйте ясности мысли и чувства! Ни на мгновение!

Полёты предполагают точное знание своих возможностей и умение в нужный момент правильно воспользоваться требуемым заклинанием.

Все вы успешно сдали зачёт по заклинаниям, находясь в четырех стенах магической школы. А теперь, перед лицом стихии, под открытым небом, прошу ещё раз повторить за мной: … (данный фрагмент текста удалён по требованию правообладателя).

… Сплав ясности мысли и подконтрольного чувства движения на высоте мы называем внутренними крыльями. Их не видно, но они у нас есть. Внутренние крылья не имеют определенной формы, и у них нет границ. Но именно они дают легкость телу. Сейчас мы потренируемся, попробуем запустить механизм движения наших крыльев. Вы помните, что чувство сопричастности стихии воздуха должно пробежать как мурашки по коже, только куда сильней, должно пробрать вас — от макушки до пяток?

Бабье лето, солнечный день — идеальное время для того, чтобы первый раз пролететь в полуметре над землей… Запустили «мурашки»… Почувствовали легкость… Поднялись… Так, вместе с легким ветерком следом за мной, сохраняя вертикальное положение, плывем вправо…

Михаил, молодец, конечно, что взмыли, но не случайно над площадкой сетка — эта площадка вроде лягушатника… Бережет ваши жизни... Снижайтесь-ка!… Так, все молодцы… Вы, Михаил, решили плыть горизонтально? Ну, что же… Так, тихонько опускаемся… Колени чуть согнуты… Юля… на попу упали, но не надо смеяться, ребята, это нормально, отлично для первого раза, приземлилась-то на ноги, да не удержала равновесие... Ох! На спину!!! Ушиблись, Михаил?

4

Прошло ровно девять месяцев после осеннего разговора в парке, настал погожий июнь. В бедной моей голове, перегруженной заботами о соплеменниках, за неделю до начала летней сессии в МЕТЛе забарабанила, взрывая мозг, мощная мыслеформа профессора Ангелины Оттиевны Белокрыл:

«СОБИРАЙ НАРОД, НЕВИДИМО. ПОРА ПЛАТИТЬ ПО СЧЕТАМ, АСЯ В ОПАСНОСТИ».

Ну что за женщина — проректор Ангелина? На вид — классическая фея из старых сказок: тоненькая, нежное узкое лицо, глазищи синие и кудри золотые. А на самом деле — ведьма, серп и молот, сверло кусачее! И при чем тут, Мой Проректор, счета? Да я за Асю...

Короче, собрал народ: тьмы, и тьмы, и тьмы самых сильных боевых муравьев — проинструктировал, сделал всех невидимками — прилетели.

А там… Муравьиный Бог!

У них, оказывается, ПОСЕЩЕНИЕ!!! В парадной части парка МЕТЛы, там, где обычно проходят зачётные полёты, сидят на гостевой трибуне — в белых одеждах, полупрозначные, глазастые… А для тех, кто видит, еще и крылатые.

Откуда они берутся, никто не знает. Многие их называют ангелами, но в лицо о том спросить не решаются. Предупреждают о посещениях за полгода — год. И ежели от ЭТИХ придет в Министерство депеша, что надо Академию закрыть — закроют на раз. Не рассуждая и не прося объяснений.

«ПОДХВАТИШЬ, ЕСЛИ ЧТО», — сигналит Ангелина.

Ну да, подхватим. Ежели какой из свежеобученных балбесов вдруг решит обрушиться: пусть живут!

Вот, начали… Неплохо… Недурно… Классно! Все-таки умеют учить в МЕТЛе!

А вот и первокурсники Аси.

Порхают себе с дерева на дерево, на высоте не более трех метров, зависают в воздухе, кувыркаются, вертятся… Молодцы! Приземляются — кто лихо, кто осторожно, но все как положено, аккуратненько и на обе ноги.

Молодцы ребята! И Ася — молодец! Настоящий мастер!

Объявляют Асиного последнего: Михаил С.

От Ангелины врезается в мозг послание: «НАИЗГОТОВКУ!»

А! Самый блатной из блатных, Мишка — выпендрежник, Ася жаловалась — самый своевольный, а своеволие в полете — беда.

Михаил, подпрыгнув, поднимается резко метров на десять. Рискованно!!! С невероятной скоростью — несколько сальто. Браво! Взмывает на уровень пятого этажа (а этажи в МЕТЛЕ ого-го высокие), замедляет движение, демонстрируя плавное парение в вертикальном положении… затем вращение… чтобы вам было понятно — что-то вроде фигурного катания в небесах.

«НАИЗГОТОВКУ!!!»

Михаил вдруг охает как от удара, и, недокрутив сальто, камнем падает вниз.

Мы, окружая его, замедляем падение… Нас тьмы и тьмы, мы сбились в плотный ком, и при этом мы совершенно невидимы. Мишка, чувствуя наши касания, начинает сдуру отбиваться от нас, но вскакивает с места один из ПОСЕТИВШИХ, и мы просто физически, всей слившейся в одно целое массой ощущаем, как Мишка перестает дергаться, у него восстанавливается дыхание, он застывает — при нашей поддержке, понятно — где-то в полуметре от земли, изображает вежливый полупоклон и плавно приземляется на обе ноги, почти не сгибая коленей. Как будто бы всё так и было задумано. Умеет же, наглец, держать лицо!

Ася плачет. Мишкина мама плачет. Мишкин высокопоставленный отец, красный, как рак, орёт: «Выпендрёжник! Я с тобой еще дома поговорю!» — и бросается целовать Асю. Ася удирает от него, публика кричит «Браво!», жюри присуждает Михаилу С. высший балл.

Все смотрят на ПОСЕЩЕНИЕ.

Их семеро. Более бледные, чем обычно. Ни намека на обычную полуулыбку.

Тот из них, кто, очевидно, нам помогал, произносит:

— Не все в порядке в этом учреждении.

Вернемся через месяц, и держать

Ответ придется — строго по закону.

ПОСЕЩЕНИЕ, даже не попрощавшись, взмывает ввысь и исчезает в небе.

Немая сцена.

Мы собираем наших невидимых раненых (чертов Мишка!) и тащимся к Асе — она их, конечно же, вылечит. Она же — фея широчайшего профиля.

5

Я сижу, раздуваясь от гордости, в золотых, пахнущих полынью кудрях Ангелины, прячась — по её приказу — за зеркальной заколкой. Невидим-то я невидим, да есть среди собравшихся и глазастые.

В кабинете ректора кроме нас: Рылов, Нина Нравная, Мишка-выпендрежник, его папаша, Ася, ну и Ректор, само собой.

Пятый раз прокручивают видео.

Сотый раз допрашивают Мишку.

— Было ощущение удара в левый бок и в солнечное сплетение.

— А у меня ощущение недопустимо усложненной программы! — голос у Нины певучий, что тебе у оперной дивы, и баба она, надо сказать, красивая: пышная брюнетка с огромными глазами газели, и бушует в тех очах грозная тоска холодного космического одиночества.

— Ася Валентиновна не виновата, я сам!

И снова Нравная начинает петь:

— Если педагог не сумел внушить, где пределы допустимого в полёте, такого педагога гнать надо в ше-ю!!! Элементарно же: просто сбилось дыхание! Вот смотрите…

Я смотрю, переключая регистры зрения… Есть!

Ангелина мне сигналит: «?»

«Тараканы! — отвечаю мысленно я. — Дрессированные тараканы Нравной! Ударный клин! Хотели в солнечное сплетение, но парень вращался так быстро, что промахнулись».

— У каждого, конечно, свои тараканы… Но надо же знать меру, моя дорогая! — Ангелина смотрит на Нравную с нежностью.

Нравная бледнеет.

У Ректора шея становится белой, лицо — пунцовым. Рылов роняет карандаш и, громко бухнувшись на четвереньки, лезет под стол.

У Михаила отвисает челюсть: про боевых тараканов (материализацию низких аспектов сознания агрессивных и безответственных магов) Ася им, конечно, читала лекцию. Мишкин отец не догоняет в деталях, но понимает: что-то нашли, скандальное…

Ректор приходит в себя и, откинувшись на спинку кресла, смотрит — отстраненно-строго — на Асю.

— Ангелина Оттиевна, вы правы! Желание госпожи Добронравовой похвастаться своим мастерством чуть не стоило жизни одному из самых талантливых наших воспитанников. Надо уметь своих тараканов — то есть свои непомерные амбиции — держать в узде! Учитывая, что на вашу программу, Ася Валентиновна, получено уже три разгромных рецензии, и ещё четыре, как мне говорили, на подходе, отстраняю вас от занятий вплоть до суда — и отправляю под домашний арест. Вы…

Ангелина быстренько надевает очки — пошловатые, розовые, со стразами, тихонько топает ногой под столом, — и Ася исчезает.

— Что… Где… Как она посмела!

— Это не она! — ангельски улыбается Ангелина. — Разве вы не видели? Нет, ну вы же не могли не видеть: её забрал один из ПОСЕЩЕНИЯ… И лицо у него было крайне строгим…

— Да, да! — кивает Нравная. — Ну конечно… Я тоже видела! Судя по лицу, Асе не поздоровится!

У Мишки трясутся губы — сейчас заплачет.

Я бы тоже заплакал — если бы мог.

Ректор мановением руки отпускает всех.

Ангелина не просится выйти в окно как обычно, а медленно и грустно тащится вместе со всеми в фойе, протирая шелковой тряпочкой пошлые — розовые со стразиками — очки. Рылов быстро смывается с дробным грохотом, Мишка убегает, отец его мчится за ним...

Нравная начинает наматывать вокруг Ангелины круги, аккуратно приближаясь.

— Ангелина Оттиевна, а эти очки — магическая новинка? — поет она мелодичным нежнейшим голосом. — Вы же не сами увидели ПОСЕЩЕНИЕ, вы же, признайтесь, именно — через очки?

Ангелина оглядывается — чего оглядываться-то, фойе пустое, одиннадцать вечера, даже уборщицы все разошлись по домам, — и доверительно, почти шепотом, произносит:

— Да, именно так. Через очки. Это, моя дорогая, не просто новинка. Это уникальное изобретение — оно позволяет видеть ГЛАВНОЕ!!!

— А… а где такое можно добыть?

— Это не добывается, это дарится… Впрочем, я могу с вами поделиться! Мне их подарили аж пять штук… Да вот возьмите эти! Дарю! Кстати, цвет можно настраивать — под себя.

— Как я могу вас отблагодарить…

— Сочтемся! — кивает Ангелина небрежно. — Держите, созерцайте на здоровье… самое главное.

Дрожащими руками Нравная хватает розовые очки, дышит на стекла — оправа быстро становится темно-фиолетовой, почти черной, а стразики куда-то растворяются.

Нина нацепляет на нос очки… И вперяет взор в портрет Солнца Русской Поэзии.

Вы спросите, что делает в МЕТЛе портрет Пушкина? Я тоже у Аси спрашивал года три назад. Она, хохотнув, сказала, что это традиция: во времена советской власти пытались вешать Маркса, Энгельса, Ленина, но вожди пролетариата удирали с полотен, висевших в фойе МЕТЛы, оставляя только растерзанный фон.

Нужно было хоть как-то отметиться на предмет лояльности к атеистической власти, ну, повесили «революционного поэта», качественную копию с портрета Крамского, и ничего, висел, даже не поморщился, и до сих пор висит себе, в ус не дует.

Так вот, нацепив фиолетовые очки, Нина воззрилась на Пушкина.

— Ангелина Оттиевна, я прозрела! — шипящим шепотом произнесла она. — Как глупо тратить время на эту Аську! Что она такое? Не более чем мелкое недоразумение! А этот… Эта плесень на стене… Нет, я так не оставлю. Я сейчас же напишу что следует! И отправлю туда, где это прочтут!

И она ускакала…

— Она сошла с ума? — спросил я у Ангелины.

— Ну, она считает, что прозрела.

— Стерва, конечно, но надо отдать ей должное — вмятин на паркете не оставляет… — тихонько заметил я.

— Полгода назад одна из уборщиц заглянула вечером на кафедру. Наша Нина сидела, скинув «утяжелители», босиком, и спокойно работала за компьютером. И что-то в стратосферу ее не сносило. Услужливая уборщица хотела было подать волшебнице ее гири, и обнаружила, что те ничего не весят. Нина ведь никогда не умела летать. Но память у нее великолепная. Теорию полетов знает лучше, чем многие мощные практики — мастера. Отсюда — страшные страдания и зависть. Ну, и по разным видам боевых воздействий специалист. Подозревают, что на ее счету не одно падение, поломанные конечности и карьеры. Но доказать никто пока не смог. И, тем не менее, слухами земля полнится. Ее — на всякий случай — перед каждым зачетным экзаменом профессура задабривает как может. Чтобы не нападала на их детей.

— А что с уборщицей, которая раскрыла Нинин секрет?

— Хватило ума сбежать, не дожидаясь расправы… Ну, Александр Сергеевич, не подведи!

6

И наступил июль — фантасмагорический!

Сначала Ректору начали звонить, к ректору стали прибегать, приезжать и прилетать, ректору стали являться во сне редакторы серьёзных профессиональных летательных и близко к тому изданий, задавая — изумленно — один вопрос: что случилось с профессором Ниной Нравной?

Показывали рукописи статей, заголовки которых отличались завиднейшим постоянством: «Пушкин как иллюзия достижений»; «Поэзия г-на Пушкина как возведенная в принцип безнравственность»; «Стихотворный поклёп на великих волшебников прошлого»; «Зарифмованный дутый пузырь мирового масштаба», и т. д., и т. п.

Все статьи начинались примерно так: «На одном из самых почетных мест в фойе МЕТЛы висит портрет давно почившего (явно не в бозе) деятеля, одна только внешность которого у всякого ЯСНО ВИДЯЩЕГО мага вызывает здоровое неприятие»…

И Ректор, и Рылов многократно вызывали Нину, пытаясь уговорить ее остановиться. В буфете, по тайному приказу госпожи Полетаевой, подливали Нравной в чай и кофе капли просветления. Когда слетевшая с катушек волшебница забывалась неспокойным сном, сильнейшие маги МЕТЛы зависали у окон её комнаты, читая заклинания и молитвы. Незаметно прикалывали к подолу Нининой юбки рекомендованные Министерством микроскопические булавки против сглаза и порчи (для чего обращались к дружественным эльфам, умевшим становиться невидимыми). Но не помогало ничего: Нравная была неукротима, а на подаренные Ангелиной очки, с которыми Нина не расставалась, никто так и не обратил внимания.

Скандальные статьи, конечно, не печатали. Но о Пушкине, и только о Пушкине, и ни о ком и ни о чём, кроме Пушкина, Нина говорила на всех своих лекциях, приходя в возбуждение крайней степени. В парочке изданий желтой прессы, далеких от магии, появились пасквили на сошедшую с ума от летней жары стратосферную профессоршу, решившую заняться литературной критикой.

Ася, пересидевшая недельку на одной из высокогорных дачек («гнезд») Ангелины, вышла на работу: Белокрыл уговорила Ректора освободить Добронравову от обвинений, точнее сделать вид, будто никто и ни в чём Асю не обвинял. Мария Олеговна, подумав, согласилась: она прекрасно знала, чьи тараканы атаковали Мишку. И знала, что Ася трепаться об этом не будет. Так что моя подружка работала спокойненько на летних лётных курсах, обучая желающих договариваться с земным притяжением.

7

Мне довелось присутствовать (я не подслушивал, честно, так — случайно мимо пролетал!) на эпохальной беседе Ректора и Ангелины.

— Ваши штучки? — беззлобно спросила Ректор, бросив перед собой на стол рукопись статьи с выразительным названием: «Из пушки истины — по пушкинскому пшику!»

— Я не более чем катализатор, — ответила проректор, миролюбиво глядя в глаза начальнице. — Перенаправила потоки злобы на цель, которая выстоит — да плюс еще явится лакмусовой бумажкой.

— Эх… Ну и что же прикажете делать с несчастной Ниной Сергеевной? Медицинской магии не поддается, простым человеческим убеждениям — тоже…

— Ну, это уж воля ваша!

— Может, все же снимете… Ваше заклятье? Это же жестоко, в конце концов!

— А покушение на убийство учащихся с целью ложного обвинения учителя — не жестоко?

Ректор поникла.

— Кроме того, здесь нет с моей стороны волшебства! У Нравной — злоба природная, эту злобу просто надо было направить туда, где от нее будет меньше вреда…

И тут в кабинете заколебался воздух, и проявились ОНИ. Сокращенная версия ПОСЕЩЕНИЯ.

Ангелина и Ректор вскочили, присели в реверансе.

Я — на всякий случай — встал по стойке смирно, но на меня не обратили внимания.

ОНИ явились малой группой: только трое. Причем один отличался несколько специфическими чертами: был заметно ниже остальных двух ростом, светлые его волосы мелко вились, губы и нос навевали мысли об Африке… Короче, это был полупразрачный Пушкин.

И он — без предисловий и приветствий — начал читать стихи, медленно раскачиваясь из стороны в сторону и печально глядя Ректору в глаза:

— Не дай вам Бог сойти с ума!

Но если та — сошла сама,

Никто ей не помог…

Пускай поёт в своём чаду,

Пусть тонет в суетном бреду —

И да рассудит Бог.

Не надо бедную дразнить:

Пускай плетется жизни нить

Вдали от шумных дел.

Уединенный мир лесной

Нейтрализует яд земной

Неостроумных стрел.

Есть у них, российских волшебников, один такой лесной санаторий — для магов со съехавшей крышей… И Ректор рекомендации поняла мгновенно, тем более что сама об этом варианте уже подумывала.

Она радостно закивала и открыла было рот, намереваясь поблагодарить, но тут выступил на полшага вперёд, очевидно, главный из тройки, вручил пару пергаментов Леди Ректор, раскланялся — и ПОСЕЩЕНИЕ исчезло.

На первом пергаменте было распоряжение о немедленной передаче полномочий ректора временно исполняющему обязанности, назначенному Министерством.

Второй содержал приказ о реорганизации МЕТЛы.

8

И вновь наступил сентябрь — начало очередного учебного года. Ася легким шагом прогуливалась на закате по парку. Я сидел у нее на плече.

— Новая МЕТЛа по-новому метёт, — рассказывала Ася. — Из старых проректоров осталась одна Ангелина, Рылова отправили в командировку, кажется, в иное измерение. Новый Ректор — ставленник Алексея Снежного, которого снова призвали взять на себя руководство Магическим Кругом. Но ограничения, ограничения! Студентам категорически запрещено подниматься в полёте выше, чем на три метра... Ах!

Под ноги Асе внезапно обрушился — неужели с ёлки? — какой-то бугай.

— Миша! — воскликнула Ася. — Откуда вы свалились? Надеюсь, вы не…

— Я не ушибся, — весело ответил выпендрежник, поднимаясь с земли и отряхиваясь. — Ася Валентиновна, я гений! Я изобрел формулу мгновенного адресного перемещения в пространстве, где адресат — искомый субъект. Я вас искал — и у меня получилось! Вы не поверите — минуту назад я еще был дома, а теперь у ваших ног!

И он изобразил дурацкий поклон, взмахнув сотканной из желтых листьев широкополой шляпой, подметая при этом землю украшающим шляпу павлиньим пером, образованным солнечными лучами (уроки Ангелины усвоил, паршивец!).

— Миша, вы изобрели велосипед, — улыбнулась Ася. — Такие перемещения…

— Я не перемещался из точки в точку, я со скоростью света летел по туннелю, — перебил её Мишка. — И были там интересные ответвления… Но я без вас туда свернуть не решился.

— По туннелю? И там были ответвления? — милая добрая Ася неожиданно превратилась в жадную хищную кошку, увидевшую добычу:

— Вы снова сможете попасть туда? Со мной?

— Легко! — он щелкнул пальцами, они с Асей взмыли, как две ракеты, вверх — и исчезли за легкими облаками.

Что им ограничения и запреты?

Что же, и я, пожалуй, с вашего позволения, полечу — по своим делам, многочисленным и бесконечно важным…

Доброго полёта и вам, друзья!