Валерия ВАСИЛЕВСКАЯ, Галина СОЛОВЬЕВА

ПОГРАНИЧНИКИ

Удар прозвучал неожиданно. Корабль качнуло, со стен заверещали сирены. И тут же замолкли. Мозгпьютер доложил во всех секторах, что столкновение с болидом, массой близящейся к нулю, не привело к опасным повреждениям звездолета. Деформированы пять листов наружного слоя брони. Однако как раз в этом месте установлены генераторы защитных полей корабля. Если срочно не восстановить буферную электронику, миллионы мелких камней будут бить в ослабленный борт. Что со временем…

— Это ясно, — командир Журкавель на экране пошевелил бровями и приказал двум РУНам (универсальным роботам) заняться срочным ремонтом. — Почему допустил столкновение? — напустился он на мозгпьютер.

Мониторы в моем кабинете включены постоянно, я как врач и психолог обязана присматривать за космонавтами. В отместку, и как полагается по технике безопасности, они все видят меня.

— Объект массой восемь тонн не летел к нам издалека, — доложила машина спокойным доброжелательным голосом. И в доказательство выдала записи панорамы. — За секунду до столкновения датчики зарегистрировали в двух метрах от правого борта резкий выхлоп плотной материи и включили сигнал тревоги. Через сорок миллисекунд объект достиг максимальных размеров и тут же стал разрушаться, задев корабль по касательной. Через десять миллисекунд рассыпался на составляющие и поглотился флуктуирующими слоями космоса.

— Стало быть, повезло, что он бок погладил песочком, а вред причинил исключительно ввиду нашей бешеной скорости, — заключил из правого сектора мозготронщик Олег Горюнов, прокрутив явление жуткого остроугольного камня во всевозможных ракурсах. — Что скажете? — и обвел товарищей радостным взглядом. Он имел привычку посмеиваться, когда Смерть, скорчив скорбную мину, обходила корабль стороной.

— Скажу, — астрофизик Туманов поскреб задумчиво бороду, — что космос флуктуирует атомы и элементарные частицы. Есть теории непрерывного продуцирования пространства и времени, что расширяет Вселенную, но не заполняет ее новыми звездами или кометами. Материализация крупных объектов не была зафиксирована ни разу. Даже на долю секунды.

— Если факт опровергает теорию, тем хуже для факта? — съехидничал Горюнов и взъерошил рыжую шевелюру.

— Фактами мы будем располагать после проверки мозгпьютера. Если системы наружного наблюдения дают сбои, мы можем получить любую правдоподобную запись, отличную от действительности, — не отступил Туманов. Этот парень с задумчивым взглядом отнюдь не хватался за первую подвернувшуюся оглоблю, чтобы переворачивать мир. Он взвешивал, сопоставлял. В голове заполнялись таблицы возможностей-невероятностей, и доктор наук уже жаждал новых атак из космоса на наш крошечный звездолет. В часы вдохновенных раздумий он совсем забывал об опасности.

Но пилоты Роберт Белов и Константин Орехов тревожно переглянулись. Слепой полет не возможен. Потому как скоро закончится.

— Протестируй системы контроля, — приказал командир мозгпьютеру.

— Все узлы и системы в норме, в проверке нет необходимости, — отбила супермашина.

— Отказ выполнять приказ уже исключает норму, — пришлось мне вставить словечко. — Человек, теряющий разум, не замечает патологии в своих рассуждениях и поступках. Возможно, то же относится к искусственному интеллекту.

Мозготронщик не возражал. Он был против грубых сравнений, но привычным чувством единства с «большим всезнающим братом» понимал его утомленную нарастающую нервозность. Девять лет полета — не шутка. Девять лет непрестанной борьбы за цельность биосистемы, позволяющей шестерым — тьфу-тьфу-тьфу! — здоровым землянам и двум коматозникам с Цебы сохранять свои организмы в пасти космоса-людоеда. Не возвышенная метафора. Зато верная. Отражающая потаенные, замаскированные спокойствием и деловитой активностью, настроения.

Под Москвой разбилась тарелка. Решили, что с дипломатами. Что это была попытка прямолинейно и искренне установить контакт. Потому что мозгпьютер пришельцев хорошо говорил на русском и выразил пожелание крепить дружбу, т.д. и т.п. Президент разомлел: синелицые протянули трехпалую руку не США, не Китаю, не Японии и не Англии! И отдал приказ: гуманоидов на сей раз не препарировать.

Однако и подлечить оказалось не так-то просто. Желтокровные братья по разуму в разум не приходили и конвульсивно дергались от лучших земных препаратов. Но упрямо не умирали.

Постепенно кому-то из думовцев закралась чудная мысль: подтвердить намерения дружбы возвращением синих пилотов. А уж ежели сверху аукается, по низам откликается: «Есть!» В рекордные сроки были скопированы премудрости чужеродного суперблюдца, приспособлены к нашей стреле. К сожалению, не все получилось. Похоже, они к нам сместились от прекрасной звезды Алда-Тук (зафиксированной в навигаторе как отправная точка) за каких-то десять часов. Мы потратим почти десять лет. Туда. И десяток обратно. Что несуразно быстро для шестисот триллионов космических километров.

Да и вся задумка, пожалуй, с точки зрения здравого смысла, выглядела несуразной. Если бы не желание «выпендриться по полной», невнятные технологии проверяли бы сотни раз между Марсом-Венерой-Меркурием, прежде чем отправлять соотечественников во вселенское путешествие. И, конечно, бы крепко задумались: а надо ли отправлять?

Но состояние больных промедлению не способствовало. Их решили доставить скорее, как можно более выжившими. А иначе на непонятной (но как будто бы дружеской) Цебе жест землян истолкуют неправильно. Не дай Бог, объявлением войны.

Тысячи добровольцев подали заявления. Сотни забрали назад. Выбрали четверых молодых толковых ребят, наработавших крепкий опыт в полетах на базы Марса. Считалось, что совершив беспримерный и нужный подвиг, молодые по возвращении успеют создать семью и нарожать детишек, что сделает их судьбу с одной стороны героической, ну а с другой — полноценной. Командиром стал ветеран освоения планет Подсолнечной, полковник Артур Журкавель, колоритный сильный мужчина. Но на межгалактической трассе он тоже стал новичком, зависящим от суждений многоопытного мозгпьютера, ловко перенесенного из разбитой тарелки.

Ну, и я. Постбальзаковский возраст, позабывшее краску лицо, торчащие прядки волос, короткие, словно у белки. Не моложусь. Стараюсь, чтобы каждый парень увидел во мне немного от матери. Космос комкает человека, округляет желудочки сердца, размывает структуры костей, меняет работу мозга. Мы привыкли к галлюцинациям, зрительным и слуховым, но закрытые намертво люки «консервной банки» нервируют. Вдалеке от обжитой Земли с ее моментальной помощью трудно смиряться с закономерными и вряд ли восстановимыми разрушениями тела и разума. Кроме множества процедур и нагрузок на тренажерах космонавтам необходима постоянная помощь психолога.

Двадцать лет я преподавала особенности психологии и физиологии в космосе. И сама немножко летала. Доказывала: землянин, перед выходом за пределы ледяного пояса Койпера, обязан себя осознать как сущность космического происхождения и космического предназначения. Тридцать лет искала соратников, разбросанных в разных странах, чтобы вместе с ними творить великую науку будущего — космическую антропологию.

На что мы тогда опирались?

На святые писания древних.

На разрозненные и часто искаженные сведения современников, полученные по контакту с Высшими существами — по всей видимости не материальными. Утверждавшими, что человек получил свое умное тело, способное к выживанию в любых климатических зонах, к выполнению любых работ, ведомых и покуда неведомых, отнюдь не по воле случая. Не в результате засухи, так здорово облагородившей вертлявую обезьяну.

Но вследствие многомиллионолетнего вызревания Созидающей Мысли Творца в инкубационных прослойках Вселенной. Через образование доматериальной матрицы. Через воплощение в разумное прямоходящее существо на подходящей планете.

Потому организмы людей в немыслимо дальних галактиках сходные по строению. С незначительными отличиями, полученными в результате воздействия Биосферы.

На сведения от уфологов, что позволили систематизировать посетивших Землю пришельцев хотя бы по внешним признакам. По характерам: «злые» и «добрые», по предполагаемым целям.

На останки с разбитой тарелки, свалившейся под Тюменью в 2108-ом. Это было жуткое зрелище, почему-то не засекреченное. Меня разбудили ночью, и через пять часов наша группа уже собирала в предрассветном промозглом лесу руки, ноги и головы взорвавшихся гуманоидов. Солдатики в оцеплении отгоняли скалящих зубы, исходящих в злобе собак, сбежавшихся местных жителей и слетевшихся журналистов.

Потом, в неоновом свете холодных лабораторий, мы собрали пятнадцать тел. Разноцветных, с разнообразными формами черепов, с различным составом крови. Генетическое исследование позволяло сказать конкретно: они были с разных планет. Вместе с тем геном показал поразительные совпадения на нескольких участках ДНК. В том числе совпадение с образцами от гомо сапиенс.

Что стало бы невозможно, если б не были мы замешаны Великим Космическим Разумом в «единой большой пробирке».

Я потом на конгрессах доказывала: совпадающие цепочки нуклеотидов несут в себе информацию о первоначально задуманном типовом варианте гуманоида. А в участках отличающихся структур, безусловно, есть информация о космическом адресе личности: рождение в галактике Х, на планете Y. Что будет доказано позже путем сравнения генома живых космических братьев. Расшифровка генома землянина без учета его изначального космического происхождения — фальшива и неполноценна.

На месте падения тарелки поставлен гранитный памятник. Барельефы пятнадцати лиц, пугающих и притягивающих, макет иноземного корабля, устремленного к звездам. Первая дань уважения взрослеющего человечества космонавтам иных миров.

И, частично, дань осторожности. Пятнадцать убитых — не шутка, за них могли отомстить. Говорят, министр обороны объяснялся у Президента. Уверял: чужие обязаны испрашивать разрешения, если не хотят получить приветственный выстрел в бочину. Как испрашивать? Их проблемы. Догадаются, если умные.

С министром согласны многие. Не стыжусь признаться — я тоже. Безопасность — главная дума, когда подлетаешь к неведомой вооруженной планете. Но ответный удар не последовал, а куча вопросов осталась. Возможно, мы расстреляли мирную делегацию (или шпионов? туристов?), прилетевшую сдуру на Землю. Но об этом могли судить техники, ковыряясь в обломках тарелки, в ее компе и вооружении. Нам про выводы не докладывали. С нас требовали ответа: с кем столкнутся земляне, в случае ...?

Мы смотрели в экран микроскопа, прогоняли в камере Гольца органы, ткани, нейроны. Постигали физиологию, что само по себе недостаточно без постижения психики, без уяснения целей. Но все явственней убеждались: мы столкнемся сами с собой. С вариантами гуманоида, от ангельской доброты до дьявольской беспощадности.

А через год под Москвой новая катастрофа. Тарелка почти цела, но пилоты не выдержали удара. Нашу группу переключили от мертвецов к живым. Я взялась за дело с восторгом, но отступила с позором. Под Тюменью был один синенький, но таблицы с его показателями не помогли подобрать целебные вещества.

Две тарелки в короткий срок — это что-то да означает. Человечество было вынуждено адекватно отреагировать, не имея исходных данных. Пока иностранцы думали, русские ринулись первыми.

Мне муж часто тогда повторял: «Вот крысы — умнейшие твари! Вожак не рвется вперед, пропускает глупую особь. Она попадает в капкан или в зубы дежурной кошке, или ест отравленный корм. Сообщество приобретает полезный жизненный опыт и избавляется от некачественной наследственности». Я на мужа смотрела с презрением. Я всегда хотела быть первой.

И комиссия благословила настырного антрополога: лети, голуба, лети.

На Земле провожали торжественно, произносили речи. Первопроходцы Вселенной открывают невероятные перспективы для человечества, и опять же т.д. и т.п. В перспективы многие верили. Потом, размышляя годами над уходом в промозглую вечность, каждый понял, что, в принципе, нас никто никогда не обманывал. Космонавты оставили Землю, потому что грезили с детства открывающейся Вселенной. Потому что наша обыденность, ограниченная синим куполом, казалась неполноценной. Прилепившись к печалям и радостям, чем могла одарить колыбель своих легкокрылых птенцов, эти люди теряли себя. Утратив ВСЁ, обретали.

Перебирая множество вероятностных продолжений космической авантюры, каждый понял: вряд ли на Цебе нам кто-то сильно обрадуется. Намерения гуманоидов невозможно связать с их поступками.

Почему, к примеру, земляне посылают в просторы космоса постоянные объявления с указанием координат слабомощной старушки-Земли, а потом без стеснения палят по пугающим НЛО?

И военные силы Цебы вряд ли свяжут нежданный визит неизвестного звездолета с пропавшими дипломатами. Куда разумнее было бы лететь на той же тарелке. Чтоб незваные доброхоты получали какие-то шансы на дальнейшее выживание.

Но трофей разобрали на части, отвезли на секретный завод. Понадеялись: синеликие за десять лет оклемаются, отправят своим сообщение. А нам объяснят: кто они. И зачем стремились на Землю.

Но трехпалые не просыпались. И мы уже понимали, как трудно будет доказывать гуманоидам с непрогнозируемым недоверчивым менталитетом, что тарелка свалилась с неба, к сожалению, сама по себе. Что на сей раз не была сбита.

Миллионы вопросов. Ответы в их осязаемой ясности не смотрелись оптимистически. Команда смирилась с мыслью, что возвращение сомнительно. Куда повернули политики на Цебе и на Земле за восемь столетий, прошедших на удаленных планетах? Центр полетов давно молчит. Сообщения не доходят? Или нет больше нашего Центра? Или потомки поверили в исчезновение посланцев — живой разменной монеты большой и малой политики?

Отрезвление гуманоидов невозможно связать с их поступками. Офицеры космофлота России зависли в глухой пустоте. Но с тем большим упорством стремились к достижению поставленной цели. Мы обсудили все. И на множество «не сработает» продумали многочисленные варианты «сделаем так». Ни полшага не отступая. Потому что кому-то следует протянуть руку дружбы сквозь звезды. Даже если первую руку отстрелят или откусят.

Потому что разумный поступок разворачивания и побега разрушал эти сильные личности. Легкокрылые мчались вперед, повинуясь глубинному зову гуманоида-космопроходца. И уже громоздили в мечтах не проявленные реальности, где сквозь смуты и дым обретали новый мир для нового «я» и для нового человечества.

… Команда ждала решения. Командир понимал какого. Незначительное отклонение от маршрута давало возможность отдохнуть на планете, окутанной голубой заманчивой дымкой. Спектральный анализ показывал: там можно дышать без скафандра.

За счастье вновь чувствовать твердь под ослабленными ногами, наслаждать взгляд бескрайним простором с чудесами неведомой Жизни, заглатывать легкими ветер, упругий, сладкий, дурманящий, можно вдаль послать все инструкции. Журкавель обвел взглядом лица:

— Есть возможность проверить системы в отключенном состоянии. Это будет хорошим отдыхом для мозгпьютера и для нас.

«Это будет перезагрузкой. Необходимо собраться перед последним прыжком. Чем сильнее планета Майя похожа будет на Землю, тем большую силу подарит», — пронеслось в моей голове.

О населении Майи, о ее природе и климате мы знали из файлов мозгпьютера. Но машина скрывала архивы со сведениями о Цебе. Разумеется, неспроста. И эта враждебная скрытность усиливала нервозность.

Через два дня серебряный «Мирный» вошел в атмосферу планеты и приступил к оборотам по сужающейся орбите. Ого! Первобытнообщинные не теряли времени даром. Население со всеми оттенками белой-розовой-алой кожи вонзило шпоры в бока полусонной кобыле-истории.

Кто-то строил прекрасные города, а кто-то их разрушал. Кто-то спускал на воду пузатые парусники, а кто-то сжигал и грабил. Кто-то сеял, а кто-то вытаптывал. Молодая цивилизация, наливаясь соками творчества и пьянящего кровопролития, тянула росточек к солнцу.

Возможно, в небе порхали тарелочки с «небожителями» — людьми из иных миров, приспособившими обширные незаселенные области под базы и лаборатории. Избегая любых осложнений, Журкавель велел приземляться на покрытое травами плато среди бескрайней «тайги». По крайней мере, деревья, простиравшиеся внизу, напоминали тайгу. А значит, Сибирь, значит, Родину.

Да и плато было роскошным — площадка с гектар, усыпанная грибами и сочными ягодами. Два часа мы тоскливо глазели на волю из иллюминаторов, ожидая, пока системы установят защитный колпак диаметром в сотню метров, но как это много в сравнении с пропаренным звездолетом! Прогонят из-под укрытия насекомых и мелких зверюшек, проверят микробы на вредность, а запахи и составляющие всех растений и минералов — на совместимость с нашими зудящими организмами.

Космолетчик приходит в чужой уже обитаемый мир не в качестве наимудрейшего, потрясного и всемогущего, как пишут в забавных книжках, но весьма уязвимым созданием совсем другой Биосферы. Способным мгновенно погибнуть от укуса невинной мухи.

Когда мы получили «добро», распахнули настежь все шлюзы и выскочили на воздух (о сладостное блаженство!) в максимально обрезанных шортах. Как блюстительнице приличий, мне пришлось добавить майчонку. Нашей кожи коснулся процеженный через фильтры сквозной ветерок, глаза ослепило не жаркое уже осеннее солнышко. После слабенькой силы тяжести головы закружились, мускулы стали ватными, ноги резко согнулись в коленях. Мы упали на четвереньки и с трудом добрались до ключа. И глотали, глотали, глотали! Ледяную кристальную воду! Из лесного подземного озера, не знавшего регенераций из наших желтых отходов!

Ручей вызвал кучу эмоций. Он журчал, как об этом свидетельствуют старинные русские байки, но я за годы скитаний по родным широким просторам не встретила ни одного. И перепадал в водопад, тоненький, передернутый искристыми кольцами радуг, и преображался в речку, петляющую меж кронами до самого горизонта. А горизонт волновался, и плато под нами, казалось, качалось, неуравновешенное. И мнилось, что мы летим на гигантском ковре-самолете под сияющим куполом неба над взволнованным морем неведомого…

Меж тем наши верные РУНы установили навес, и под ним с особым усердием обустроили коматозников — свежий воздух, разреженный свет карлика Астаргануса болезным пойдет на пользу. А для нас приготовили спальники, понаставили тренажеры. Особые подхалимы простерилизовали ягоды и поднесли на тарелочках. Вкуснотища!

Но после двух порций мы тем же проверенным способом едва добрались до постелей и плюхнулись, приспосабливаясь к естественной гравитации. У мужчин засосало под ложечкой, сразу всем захотелось еды без пакетов, без консервантов! Все азартно затараторили, каждый видел себя охотником, пробирающимся сквозь дебри шевелящихся жутких растений. Вот натягивает струну, вот пускает стрелу в сердце сочного непуганого животного! Вот несет добычу товарищам, и затюканные ботаники, копошащиеся в нутре ворчливого звездолета, восхваляют кормильца-добытчика и пускают завистливо слюнки.

— Охотиться могут РУНы, — фильтранул базар командир, — но глупо не подурачиться. Гулять в лесу будем по двое, на видеосвязи с базой. Ответственной за прогульщиков назначается Жанна Аркадьевна.

— Будет сделано, — я усмехнулась.

Приказ означал: антрополог на минуту носа не высунет за пределы надежного плато. Под предлогом: программой полета майитяне не запланированы. А зря. Пред решающей встречей с великой цивилизацией резонно постигнуть мышление и приоритеты малой. Тем более, есть догадка: чем ближе народы космоса, тем большее сходство имеют, физическое и духовное. Без практики, без попытки сравнить майитян с цебаитами, немыслимо наугад подбирать золотые ключи к закорючным умам гуманоидов.

Но отрывочные контакты все равно ничего не дадут. Разумом я смирилась, но сердце всю ночь кровоточило.

На другой день Робчик Белов (ростовский метис, получивший шоколадную кожу от матери, а фамилию от отца) с напарником Костей Ореховым (худющий парень с забавным профилем Буратино) первыми удостоились кормить товарищей мясом. Это было совсем не сложно. Пристегнулись в сидениях РУНов и покружились над кронами, поднимая полчища птиц, издающих ругачие звуки. Разумеется, пташек не трогали — на первый взгляд не понятно, которая кормится падалью. Но спугнули стадо клыкастых полувепрей-полуоленей, одного, что поделать, убили. Роботы ловко разделали кровавую тушу у речки, оставили шкуру да кости, а нарезанные пласты отнесли на плато сушиться на раскаленных камнях. Создавали запасы на будущее.

Превозмогая слабость, ребята весь день суетились, гоняли роботов вниз за высушенным валежником. Зато к обеду у нас получился роскошный шашлык.

— Эх, сюда б сковородку картошечки! — размечтался Робчик Белов.

— Помидорки! Огурчиков с грядки! — подхватили со всех сторон. Сомнительно, что на Майе растут похожие овощи, но у желудков своя неоспоримая логика: мясо-ягоды нам подошли, и прочее подойдет!

— Километров за двести деревня, я могу слетать, попросить, — вызвался Горюнов.

— Под каким предлогом? — Артем пошевелил кустистыми выразительными бровями.

— А в качестве жертвы богам, — сообразил мозготронщик. — Включу силовое поле и в сиянии великом явлюсь. И в усилители ляпну: «Коверкото сипито каврюк, вазоро лепор ёж казнаки!»

Космонавты захохотали. И никто не ждал перевода: «Принесите мне спелых плодов, взращенных землей и деревьями!» Значит, сами учили фразы, позволяющие покушать. О картошке без консервантов грезили днями-ночами.

— Сработает, — выдала я. Потому что очень надеялась: меня возьмут за компанию «прекрасной богиней-матерью». — В писаниях древних народов, если смыть святой антураж, мы увидим простых космонавтов с техническими чудесами примерно нашего уровня. Космонавты хотели есть, и были очень ослаблены, этим все объясняется. Например, для древних евреев пришельцы изобразили «бога» и нескольких «ангелов». Сначала жестоким образом добились освобождения неглупых рабов из Египта, за что потом сорок лет удерживали в пустыне. Возможно, ждали спасателей. Может быть, запланированно изучали и обучали три поколения кочевников счету, письму и ремеслам, морали и санитарии. И прогрессивной религии, гуманной по тем временам. Воспитывали жестоко, не гнушались казнью мужчин вместе с женами и детьми. Но все сорок лет закрывались от поставщиков мяса и пресных лепешек «столбом пламени» на горе Синай.

— Закрывались, значит, боялись показать свою уязвимость, — поддержал меня Костя Орехов, подмигивая украдкой. — Недаром, когда Израиль нечаянно встретил «Бога», не шлепнулся на колени, но боролся и победил.

— Материальный Бог у меня в голове не укладывается, — подтянулся Робчик Белов. — В Библии Он то на небе, то шастает по земле. Причем безбожно ревнивый, вспыльчивый и карающий, а пиарит свое милосердие. Нестыковка на нестыковке.

— Все религии мира держатся на некритичном доверии. Мы смирились с древним обычаем и не желаем вникать, — заметил наш астрофизик и подъел последние кольчики луковки из пакетика. — Но, в отличие от атеизма, религии нам толкуют о бесконечных глубинах и сложности мироздания.

— Положим, так... — Журкавель в блаженной истоме прищурился на ласкающий Астарганус. — Возникает много вопросов. Ветхозаветный иудаизм со временем перерос в христианство. А христианство, как ни крути, положительно повлияло на все человечество. Мечами, угрозами и обещаниями царства небесного направило цивилизацию в определенное русло. Безусловно, с помощью некой, до сих пор не понятной нам силы, способной активно воздействовать на миллиарды умов. Гуманоиды направляются и контролируются вселенскими организациями материальных и не материальных существ, играющих роль богов. А мы с вами с другой подлодки. Мы не уполномочены разводить балаган, трепать языком и влиять.

— Артем, ты опять усложняешь, — мозготронщик взъерошил волосы. — Давай хоть отправим РУНов. Пускай они обменяют что-нибудь на три корочки хлебца!

— Пожертвуем органайзер, — предложил трудяга Туманов собственное изобретение: забрасываешь песок, палки или железки, получается манна небесная.

— А вдруг самим пригодится? — отверг Журкавель расточительность. — Быть может, придут времена, корабль будем глодать. Пусть РУНы убьют оленя и попросят за мясо овощи.

На этом и порешили, два робота получили подробные указания. Надо сказать, наши РУНы похожи на убежавшие яйца гигантского страуса. Ходят на тонких ножках, а могут свернуть в колеса. Порезаны на десятки функциональных ячеек, скрывающих приспособления на всякие случаи жизни. Сверху вжато кресло пилота, что дает космонавтам возможность на любой незнакомой планете совершать короткие вылазки на земле, воде и по воздуху. Причем, от микробов, подброшенных каменных топоров и метких выстрелов в грудь из какой-нибудь там базуки, нас прикроет защитное поле в виде пламенного ореола. Холодного, но с гарантированным влиянием на психологию. Хищник благоразумно воздержится от нападения, невежа-абориген плюхнется на колени, просвещенный поспешно спрячется и вызовет МЧС.

Так вот. Часа через два мы старательно двигали тросы и рычаги тренажеров и смотрели, как наши посланники с безвольно повисшей ношей приближаются к поселению, почему-то тщательно спрятанному в непроходимой тайге. Так в России многие веки скрывались старообрядцы. Деревенька ласкала глаз. Аккуратные светлые домики из обтесанного бревна, поставленные кружочком, улыбались друг другу окнами в обрамлении узорчатых досок. Дерновые крыши с цветами опускались почти до земли, в невянущем многоцветье ютились мелкие пташки. За домами — сады-огороды, ухоженные, без намека на заборы или плетни. А дальше к лесу — поля. Еще один правильный круг плодородной красной земли, местами уже обнаженной, местами заполненной разными неизвестными нам растениями.

Единственное, что портило ухоженную идиллию — засохшее толстое дерево посреди деревенской площади. Но на ветках сидели дети с радостными мордашками и махали ладошками роботам! И кричали: «Сюда! Сюда!» Разумеется, не на русском, на своем родном языке. Но я-то их понимала! И пусть мечта целой жизни осуществлялась в урезанном-урезоненном варианте, восторг от встречи с разумными поднимали меня до небес!

И парни заулыбались, и мальчишкам кричали: «Приветики!» — как будто те могли слышать. А из домиков, из сараек уже выходили люди с розоватыми милыми лицами, словно только что из парной, в домотканых светлых одеждах, украшенных, вроде бы, вышивками. С котомками за плечами.

— Ребята, все это странно, — я стала соображать. — Первые кадры: детей едва видно на горизонте. Но они уже заняли ветки и смотрят в сторону роботов. Как будто… ждали заранее?

— М-да… — командир увеличил веснушчатые мордашки. — С какой бы стати им радоваться? Видят две шаровые молнии. Разумнее было бы с визгами попрятаться по подвалам.

— И взрослые будто бы ждали. Ни страха, ни удивления, не падают на колени, — озадаченно заговорили парни наперебой. — Мешки наполняли заранее?

Тут роботы разделились. Один завис возле дерева и под электронную музыку пропел немудреную песенку, как хорошо меняться. Другой под сурдинку приклеивал камеры наблюдения под выступами коньков. Пускай без глубокого смысла, но душу я отведу, полюбуюсь на гуманоидов в естественном состоянии!

— А «собаки» у них бестолковые, — я вспомнила злобные морды, взъерошенные загривки простых сибирских дворняжек, учуявших кровь чужих. На Майе друзья человека (нечто среднее между енотом и пиренейской рысью) не проявляли ни трусости, ни благоразумной агрессии. Лежали себе в сторонке, повиливали хвостами.

А сельчане тотчас подхватили простой веселый мотивчик, приняли теплую тушу, положили на травку под дерево. И роботам на крючки подвесили подношения. Отяжелевшие РУНы совершали прощальный круг над гостеприимной деревней, а люди не расходились, махали им вслед, кричали:

— Прилетайте к нам поутру! Мы подарим вам откровение!

— Спасибо, оно не съедобное! Нам этого хватит надолго! — прогудели железные умники и скрылись за кромкой леса.

— Мы забрали чужую дань? — я уже не знала, что думать. — Но кто расстается с данью под шутки и прибаутки? А потом приглашает на завтра? Это очень странные люди.

Минуту экран чернел. А когда заработали камеры под коньками и козырьками, любопытным взглядам открылось совсем непонятное зрелище. Взрослые отошли от засохшего «дуба» в сторонку и наставляли ребят:

— А вы ласковее! С любовью! С любовью и с верой в Жизнь!

Ребятишки гладили шерсть полувепря-полуоленя, невольно пачкая пальчики в полузасохшей крови. И вдруг, мы глазам не поверили, по железным мускулам зверя пробежала крупная дрожь! Животное тяжело приподняло клыкастую голову и обвело людей затуманенными глазами…

— Хорошо, мои ненаглядные! — подбодри́ла детишек старуха с высоким узорчатым посохом. — Одарите творение Жизни своей благодатной силой!

За ее головой сияло уходящее на ночь солнце, окружало мудрую матерь почти святым ореолом.

И вдруг вепрь спружинил, вскочил, закрутился волчком в кругу чуть отхлынувшей детворы! И бросился с хрюканьем в лес! Взрослые засмеялись, повели детишек домой, обнимая за хрупкие плечики.

Мы уставились друг на друга.

— РУН-пять и РУН-сто четыре! — Артем первым вернулся в себя. — Почему не убили животное?

— Убили и слили кровь, — откликнулись наши посланцы за линией горизонта, — как требует Ветхий Завет: «Только плоти с душою ее, с кровью ее, не ешьте».

— Наслушались! — командир обвел нас сердитым взглядом. — Повторите сцену охоты в режиме синхронного времени.

Мозгпьютер разрезал экран и продемонстрировал нам убиение невинного зверя с точки зрения восьми камер с РУНов, по четыре глаза на брата. Прогнали полет над лесом, убедились, что РУНы по дури не поменяли покойника на ослабленное животное. На сцену, когда вепрь воскрес, смотрели в тяжелом молчании. Оказалось, под толстое брюхо не забирались мальчики, не поднимали порядка пятисот килограммов мяса. Глубокий разрез на шее как будто бы удивительно затянулся на наших глазах. Но это как раз тот случай, когда человек всеми способами отталкивает увиденное.

Противоречий не было. Съемки велись с разных ракурсов, но совпадали по времени. Что с одной стороны замечательно. С другой…

Чем сильнее мозг робота копирует мозг человека, тем острее перенимает недостатки нашей ментальности. Случается, люди в минуту испуга или задумчивости наяву видят четкие образы, слышат звуки, чувствуют грубые или ласковые касания. А уж если сходят с ума… Увы! Слетая с катушек, кибермозг влияет на видео и конструирует «глюки».

Но два синхронных сюжета у отдельных систем невозможны. Или почти невозможны. Если в недрах наших помощников не развивается новый невероятный вирус.

— Я думаю, в самом деле крестьяне приняли роботов за посланцев других космонавтов, знакомых и не опасных, — подвел черту Журкавель под сценами, что поддавались логическому анализу. — Это значит, другие «молнии» полетят «собирать урожай» вот-вот, и как раз мимо нас. Не смотрите так, Жанна Аркадьевна. Мы не имеем права рисковать порученной миссией и жизнями дипломатов. Усилить защитное поле!

Мозгпьютер в ракете ухнул и выбросил снопы света. Теперь наш колпак изнутри поблескивал мелкой искрой, не потеряв изначальную стратегическую прозрачность. А снаружи изобразил скалу из черного камня, что сделало лагерь невидимым. А мог бы пылать огнем, а-ля на горе Синай, но зачем будоражить округу?

— Сами видите, отдых закончился. Завтра все с утра за проверку чертовой мозготроники, а Жанна Аркадьевна…

— Ясно. Мне будет совсем не трудно разобраться с дарами земли.

Парни забрались в спальники и скоро все засопели. Молодежь! А мне не спалось. Настырный взвинченный страх крысой вгрызался в сердце. Холодный ветер крепчал со стороны деревеньки. Там сверкали зарницы, по окнам барабанил сердитый дождь, стекал в мутные красные лужи…

Я встала, проверила синих. Дрожащей рукой достала таблетку успокоительного, сунула под язык. Хорошо, что ребята не видят. Часы, когда доктора Жанну настигает неврастения, надо прятать в черный мешок.

Прилетели РУНы, зависли на фоне мерцающих звезд. Мозгпьютер узнал своих, создал окно и захлопнул, едва работяги успели втянуть последний мешок.

 — Сложите поклажу к ручью и можете отдохнуть. Подключите мозги к тесттрону. Попросите друзей заняться диагностикой новых запасов.

— Все сделаем, Жанна Аркадьевна.

Прекрасно, не возражают. По правде сказать, мне их жалко, словно захворавших подростков. А себя-то как пожалеем, если суперская мозготроника постепенно сойдет с ума! Я уселась на тренажер, укрылась большим одеялом и долго смотрела, как РУНы достают из сумок плоды, диковинные, соблазнительные, полощут в холодном ручье, очищают в стерилизаторе, проверяют на совместимость с человеческим организмом в сыром и отваренном виде. Работают четко и слаженно, на поломки нет ни намека. Мне подносят на плоской тарелочке. И я, мешая тревогу с безудержным зверским голодом, проглатывала куски. Почти не чувствуя вкуса, в голове крутилась кровавая разграбленная деревня.

Кровавая? С какой стати? Что за ужасы мне мерещатся? Пора мандраж прекратить! Нетрудно позвать монитор и убедиться: в селении все спокойно-благополучно. Дождь прошел. Я всмотрелась в площадку вокруг засохшего дерева, освещенную мелкой луной… И задохнулась:

— Артем! Скорее сюда, пожалуйста!

В минуты страшного горя мой голос садится до немощного, едва различимого хрипа. Но полковник проснулся мгновенно:

— Что случилось?

— Сам… посмотри…

— Боевая тревога! По РУНам!

Минуту спустя наш отряд прыгнул в небо и тут же вонзился в полосу непогоды. Напоры ветра не сдвинут сверхлегкие монопланы, потоки воды не смоют сияющий ореол, но молния продырявит защитные поле запросто. Мы мчались вперед, мы лавировали, за полсекунды угадывая, куда угодит разряд. Почему-то не вспоминая про политику невмешательства. В висках стучало: успеть! Только бы кто-то выжил!

Километра за три до деревни, облаченные в латы, убийцы угоняли ворованный скот. Мы ринулись вниз.

— Ведьмы! Дьяволы! Они будут нам вечно мстить! — суеверные недоумки побросали подводы с награбленным и ринулись в чащу леса.

— Не стрелять! — кричал Журкавель, срывая голос в наушниках. Но сам не сдержался, в бессилии закружил над верхушками грондов, грохоча разгневанным Зевсом, посылая вниз снопы искр. И мальчишки не утерпели, последовали примеру, бестолковому, но заразительному. Я вздохнула и приказала трем РУНам без седоков вернуть все добро в деревню — выжившим пригодится.

Увы! Не выжил никто!

Вся площадь была покрыта разрубленными телами! Их рубили в бешеной злобе, даже женщин, даже детишек! Даже глупых дворовых собак! Зачем? Ведь это бессмысленно! Я шлепнулась на колени в кровавую грязную лужу и отчаянно заревела.

— Спокойнее. Это нормально, — Артем подошел и встал рядом. — Перед нами картина постыдного становления гуманоида. Осада Ленинграда — восемьсот двадцать тысяч погибших от голода и бомбардировок. Сталинградская битва — миллион триста пятьдесят тысяч. Битва за Москву — три миллиона двести тысяч наших убитых солдат. Не считая народного ополчения. Не считая отрядов НКВД, шедших за нашими армиями и стрелявшими в отступающих. Не считая болванов немцев, уверовавших в халяву, — перечислил полковник по памяти результаты Второй мировой, на долгое время избавившей умы воинственных наций от идеи власти над миром.

— И всегда находились люди, которые хоронили, — поняла я и встала на ноги. — Превозмогали боль в сердце, укладывали останки в большие братские ямы.

— Да, так. Мы тоже обязаны.

Космонавты в ответ закивали: за добро отплатим добром. К сожалению, ритуальным.

Вдруг в домике рядом послышался зовущий отчаянный стон. Мы бросились к двери. В сенях рыдала горько «собачка», опустив лохнатую голову на туловище хозяина. Но увидела нас и как будто неимоверно обрадовалась. Забегала, заюлила, указывая мордашкой на сеновал, куда нелюди забросили руки и ноги, похоже, мужские и женские.

— Не плачь, я тебе помогу, — солгала я верному сердцу. — Артем, можно я заберу эти трупы для изучения? Морг все равно пустует, а нам лететь целый год.

— Забирай, если очень уж хочется. — Повернулся и хлопнул дверью. Я слышала, как на улице приказал пяти РУНам найти, где расположено кладбище и вырыть большую могилу, человек, похоже, на сотню. А парням поискать по горницам простыни и мешки. И чтоб складывали аккуратно!

Что же, правильно. Я походила по забрызганной кровью комнате и нашла за ткацким станком два выбеленных полотна. Расстелила на чистом полу, распределила на каждом останки парня и девушки. Собака следила за мной, как будто бы контролировала. Осторожно двигала лапкой части тел поближе друг к другу. От ее разумных деяний мурашки сновали по коже.

Оставалось найти обрубленную стопу молодой крестьянки. Пес уселся рядом с хозяином и не думал мне помогать. Он больше не плакал. Смотрел сосредоточенным взглядом в открытые очи покойного, и мне не хватило решимости опустить бескровные веки, нарушить тихую скорбь. Я перебрала завалы разбитой-разбросанной утвари, переворошила сено и долго ходила в саду. Вернулась…

… и встала столбом. Расчленения срослись. Да, да, да. Бывший труп конвульсивно подергивался и тихо жалобно вскрикивал. Мой мозг глюканул клыкастым атакующим упырем: беги, человече, беги! Но я выдержала. Великое любопытство ученого люда способно выдержать все. К тому же вовремя вспомнила про надежный защитный костюмчик.

А парень не долго метался. Под любящим взглядом собачки (теперь-то я поняла!), разрозненные останки аккуратно регенерировали, костный мозг поспешно творил густую новую кровь. Вот дрогнула грудь — первый вздох! А сердце уже стучит! А кожа уже наливается живительной нежной розовостью!

Собака зашлась в восторге, запрыгала и затявкала, принялась вылизывать парню измазанное лицо. Он открыл глаза, улыбнулся, прижал мохнатого друга:

— Спасибо, Ба́рис, за помощь.

И заметил меня. А я плакала в столпотворении чувств. А воскресший смутился, скорее обмотал «обнаженные чресла» все тем же белым полотнищем. Приподнялся с трудом, произнес, прижимая руки к груди:

— Благодарю, о сияющая, за то, что вы посетили мою цветочную хижину. Сейчас я помогу супруге, и мы примем вас, как полагается принимать дорогих гостей.

 — Да, конечно, ей надо собраться.

Я сунула мужу в руки недостающую стопу и выскользнула из домика. Пустынная серая площадь в глухом предрассветном сумраке как будто сердце без крови. На секунды я впала в прострацию. Да где же все? Ясное дело, они хоронят живых! Где кладбище?

Я нажала на красную кнопку кармана с вмонтированным антигравитатором и взвилась над крышами домиков. Терпеть не могу полеты, всякий раз тренировки заканчивались падениями и синяками, но действовать надо немедленно! Вон они, у «березовой» рощи!

Летела я вроде нормально, с метровыми перепадами, но вместо изящной посадки закружилась над вырытой ямой и замахала конечностями, словно пуганая ворона. Мальчишки подняли головы и откровенно прыснули. Артем аккуратно поднялся, обнял врача за талию и бережно установил на благонадежную травку.

— А кладбища мы не нашли, — пояснил командир извиняясь. — Но эта полянка красивая. Им будет здесь хорошо.

— Не хорошо! Артем! — я захлебывалась в волнении. — Это другие люди! Способные к восстановлению! Может быть, они вроде Христа! Потому и кладбища нет! И собаки у них очень ценные! Где собаки? Куда вы их дели?

— Да вот они, Жанна Аркадьевна, — ребята поспешно-испуганно показали на три мешка. Еще бы! Уже сомневались в моем печальном рассудке. — Мы их рядышком закопаем.

— Никого не надо закапывать! Артем, прошу, не позорься! Они поймут, что мы глупые! Он не кланялся! Сразу понял: никакая я не богиня!

— Кто понял?

— Парень, которого я хотела забрать для морга! Они поделятся с нами секретами вечной жизни! Это будет их откровением! Не верите — посмотрите, что происходит в доме!

Это был отчаянный зов, но ему с неохотой последовали. И заахали-заметались, возвращая людей в деревню. Ясно, всех в мешках перепутали. К счастью, в нашей экипировке предусмотрены аппараты для анализа ДНК. И когда парень с девушкой вышли, мы с достоинством показали на три подготовленных тела. Потихоньку, мол, воскрешайте, а мы всей толпой займемся первоначальной сборкой.

Не получилось. Восставшие, нимало не удивлялись «сиятельному присутствию», коротко нас приветствовали и бросились помогать, раскладывать односельчан на умытой дождиком травке, словно серию жутких пазлов в лучах восходящего солнца. Безусловно, они обладали врожденным анализатором. И мы, подражая крестьянам, вынужденно скрывали технический прибамбас, зажимая прибор в кулаке.

Это было обманом ради сохранения имиджа если не очень-то всемогущих, то хотя бы не низших существ. Артем приказал поскорее украдкой засыпать могилу, закрыть отложенным дерном, а дерн обильно полить. Все равно они догадаются. Ладно, пускай обсуждают несовершенство пришлых, когда мы уже улетим.

Меж тем темп работ нарастал. Оказалось, необходимо вернуть дыхание каждому уже до захода солнца, в темноте шансы на возвращение значительно поубавятся. Не все взрослые пополняли ряды экстремальных целителей. Иные шатались и падали. Поначалу я предлагала приемы реанимации, но крестьяне махали рукам: отоспятся, все будет в порядке. И опять, с великим усердием, делились с мертвым соседом животворящей энергией. Ласково улыбаясь.

А в наших заумных головушках хихикал выжженный вакуум. Вдохновенная нереальность приподнимала над действием. Мы осмыслим это потом. Вероятно, потом научимся не отталкивать, но принимать. Создадим теорию шоковой неклассической биологии. И даже освоим практику? Опираясь на не раскрытые возможности гомо космического.

Оклемавшиеся детишки собирали ловко собак. Собаки водили носами и выискивали останки, которые опьяненные кровопролитием выродки забрасывали на крыши, в реку или в колодцы. РУНы мелькали молниями, спонтанно изображая то высотников, то водолазов.

Уже далеко за полдень, когда мешки опустели и последние сложные «пазлы» благополучно дополнились, оказалось, нет тела бабушки. Эта весть стала страшным ударом. У людей опустились руки. Крестьяне собрались в круг, тихонько переговаривались. Судя по выражениям лиц, мы поняли — дело плохо. Раньше, значит, было нормально. Дело плохо стало сейчас, с исчезновением дряхлой праматери всех матерей.

— Предлагаю поиск, — Артем в любой ситуации лидер. — РУНы уже проверили все сараи, поля и колодцы. Пусть двое с особенной тщательностью исследуют дно реки километра три по течению. Мы пойдем с мужчинами в лес. А вы, Жанна Аркадьевна, будете поддерживать связь в деревне.

— Хорошо.

Приказ означал: рыцари в космодоспехах не допустят риска для дамы. Но в деревне мне делать нечего, восстанавливать я не могу, а коров доить не умею. Проводила взглядом компанию и поднялась над домами. Бабенки без удивления поглядели из-под руки и опять вернулись к целительству. Ага, вон они, те коровки с практичной овечьей шерстью, вернулись, пасутся на пастбище. Три телеги с пустыми оглоблями поставлены в стороне, котомки не разобрали. А может быть…

Это мысль. Если старушка Ринь невероятная женщина (с моей убогой фантазией можно не утруждаться), негодяи ее украли. Какой-нибудь королек с полуразрушенной печенью и болячкой в причинном месте размечтался хлебнуть бессмертия. Это значит, она живая! Спрятана средь поклажи!

Восхваляя свою проницательность, я понизила высоту и, болтая ногами в воздухе, перебрала все тюки. Увы! Средь груды съестного и изящных кустарных поделок деревенской волшебницы не было.

Ошибка? А может, и нет. С картинной ясностью вспомнила: убийцы драпают в чащу, а две лошадки с телегами мчатся в сторону от деревни. Их надо найти. Даже если путешествие будет бессмысленным, исключим еще одну версию.

Нетрудно лететь над дорогой, но как только стезя растроилась, я занервничала и расстроилась. Астарганус неумолимо опускался к верхушкам деревьев. Словно горный орел, я парила по спирали все выше и выше, цепляя взглядом три ниточки среди темневшей тайги, и как заяц трусила встречи с настоящим местным орлом.

И вдруг, в самом деле, телега! А рядом разбросаны кости! Я ринулась вниз, прикидывая: возможно из свежих обглодков полноценное восстановление, или все-таки не возможно? К счастью, хищники пообедали исключительно бедной лошадкой. И я долго летала по лесу, кричала: «Бабушка Ринь!» Не рассчитывая на отклик, ощущая, как с каждой минутой уходящего в прошлое дня, из рук вытекает нечто, бесценное, безвозвратное…

Но в минуты испуга лошади несутся одна за другой. Впереди еще шанс, последний. Теперь я летела медленно, освещая в сгустившихся сумерках деревья по обе стороны. Быть может, женщина прячется? Но сама понимала: вряд ли кто-то выскочит из укрытия со словами: «Вот я, помогите!», усмотрев фигуру в сиянии.

И все же мне повезло. Через пять километров валялась опрокинутая телега, белели лошадкины косточки, а на мешке… спокойно сидела старушка Ринь. Основательно перевязанная, даже рот платком запечатан. Я усилила скорость:

— О, бабушка! Не бойтесь, я вас развяжу!

Принялась разрезать веревки, массажировать руки и ноги, согревать касанием защитного утепленного поля.

— Вот спасибо, дочка, спасибо, — старушка сошла с мешка, подвигалась, восстанавливая свободу движения крови. — Зачем мне тебя бояться? Здесь многие пролетают. Со многими я говорила, да не все меня понимали.

На минуту я растерялась. От низкорослой женщины веяло… недосягаемым. В замешательстве пробормотала:

— Позвольте, я вас пристегну, и мы полетим в деревню.

— Стара я стала летать, — улыбнулась лукаво Ринь, — давай-ка потопаем ножками.

Пятнадцать кэмэ? Во тьме? Содрогаясь от жуткого рыка, от свечения голодных глаз скользящих за грондами хищников? Но старушке все нипочем. Сделаем вид — мне тоже.

Мы ступили на путь и пошли, приноравливаясь друг к другу. Стояла тихая ночь. Трепещущие созвездия покрывали нас дивным куполом, и казалось, что мы — единственные путешественники во Вселенной. И я поняла: настал час Великого Откровения. Испроси — и тебе ответят, потому как… достойна ответа?

— Как же вас не тронули хищники? — произнесла я первое, что крутилось на языке.

Старушка светло улыбнулась:

— Сакаты, хочешь сказать? У нас с ними договоренность. Не трогают наших людей, не пугают нашу скотину.

— А лошадки?

— Ковры не наши.

— А с людьми? Не договорились? — понимала, вопрос сыплет соль на не зажившую рану, но обязана я ВСЁ понять!

— Поступки и думы народов пограничных миров не стабильны, — со вздохом ответила бабушка. — Но подчиняются цельной концепции мироздания. Пройдут большие эоны, пока люди вашей формации преобразят свои Личности, скользящие сквозь века. К сожалению, большинство ваших матриц будет разрушено. Но достойные будут приняты в Мир Чистой Любви и Добра.

Я задумалась.

— Мир доброты… Получается, это рай?

— В примитивном понятии — рай. Народы на первых ступенях ускоренного развития не способны проникнуться мыслью далее «тверди небесной». Созидающий комплекс Вселенной их рассудкам не досягаем. Даже если четко диктуем, все равно потом переврут, а многое даже вычеркнут, да еще от себя добавят. Наши коллеги вынуждены приспосабливать своды религий к местному менталитету, слегка поднимая планку. Высоко задирать бесполезно. Отсюда многие глупости во всех священных писаниях. Тот же рай на тучке, куда вы помещаете встречу с любимыми, радости и безделье.

— А по правде?

— Нематериальные прослойки Великой Вселенной для отдыха и лечения утомленных жизнями душ. Но даже в материальной прослойке встречаются цивилизации, которым чуждо насилие. Постигающие высоты творящего созидания на волне деяний Творца.

— Вы… оттуда?

Бабушка Ринь повернулась, и вдруг мне привиделось, что она летит к нам под куполом, в окружении звезд и комет.

— Да, доченька, мы издалёка. Как у вас говорят, волонтеры. Здесь в деревне главная база, а по Майе разостланы сотни. На своем примере показываем: можно жить без греха и без страха. Сама видишь: не строим крепости и не производим оружия. Не съедаем животных и не сдираем шкуры.

— Но вам подражать невозможно. Голод, холод и самосохранение определяют выживание гуманоидов.

— Определяют выживание пограничников, хочешь сказать. И я с тобой соглашусь. А мы и не призываем подражать нам здесь и сейчас. Мы наполняем информационное поле планеты великим знанием будущего. А сердца всех добрых людей — сокровенной великой мечтой. И они пронесут мечту, устремление к новым этапам, через сотни реинкарнаций.

Вопросы толкались и прыгали, вперед вырвался интригующий:

— Вы бессмертны?

— И вы. В той же степени, как бессмертны все пограничники. Мы тоже идем к Всевышнему через множество возрождений, но не подвластны случайной несвоевременной смерти. Что кажется вам чудесным, для нас — явление естественное. Таков процесс эволюции типичного гуманоида.

У меня голова кружилась. Не от слов. Я уже понимала: слова западают зернами в подготовленный слой жирной почвы, которую самоотверженно готовили волонтеры, прилетавшие к нам на Землю. От могучего биополя миниатюрной женщины. Наполняющего меня невероятными знаниями, которые год от года, минуя шлюзы сомнений, будут всплывать в сознании. Не подтвержденные опытом, не одобренные начальством.

А старушка, легко пробираясь в закоулках моих метаний и сеяла, сеяла, сеяла:

— Иисус, он тоже из наших. Показал землянам: возможно умереть и снова воскреснуть.

— Иисус? Весь Новый Завет похож на инсценировку. А особенно жалко евреев. Действо было ловко подстроено. Христос в Гефсиманском саду умолял Отца отменить несправедливую казнь с далеко идущими несправедливыми последствиями, но Тот ему отказал. И подставил целый народ, словно козлов отпущения. С какой стати мужчины и женщины пожалели убийцу Варавву, но предали мучениям целителя? Не естественно, не логично. Кроме целенаправленного воздействия на психику масс другой причины не вижу.

Бабушка Ринь прищурилась:

— Разумеется, постановка, тщательно проработанная. Сколько было чудесных целителей, а чьи слова и деяния до сих пор живут в ваших сердцах? Сколько войн, сколько массовых казней видел мир, но чья боль объединяет большу́ю часть человечества? Без эффектного третьего акта с погребением и воскресением не случилось бы потрясения. Не раскрылись бы ваши души, не потянулись к свету. Вера необходима для вашего выживания. Чтоб умерить злобные умыслы в неокрепших умах пограничников. А народ Моисея, знаешь, в жизни не пропадет. Христиане пришли к прощению использованных-подставленных. Это тоже урок милосердия.

— А что случилось сегодня? Тоже инсценировка?

— Даже если и так, поверь, не я писала сценарий. Над нами Великие Силы, им мы с трепетом подчиняемся. Не токмо планета Майя, космические путешественники тоже на нашей совести. Вам я должна передать: «Возьмите с собой Дорана, и Лайду, жену его, и Ба́риса, пса его. Ибо они поднимут не живых, не мертвых, но спящих. И спасут вас во многих бедах, и помогут вернуться на Землю живыми и невредимыми. И останутся на Земле, ибо будут нужны народам для великих новых свершений».

— Нам помогут? — хотелось заплакать. — Сделаем всё, что скажете… Командир возражать не будет... После всего, что видели…

— Вот именно, после спектакля, — проворчала беззлобно попутчица. — В вас в полете бросили камнем, затем огорошили «чудом». Какие уж тут возражения? А космонавты Цебы отказались вести на Землю лапотников-крестьян. И, как я посмотрю, поплатились.

Мои руки похолодели:

— Это вы их? За непокорность?

— Да нет же! Вселенские Силы не ожидают покорности от техноцивилизаций. Мы предложили помощь: обещали подправить будущее в обмен на простую услугу. Атеисты нам не поверили и поддержку Небес отвергли. Чтоб второй раз не вышло промашки, с вами работали тщательнее.

Было над чем задуматься. Над масштабом и смыслом событий, в которые нас затягивало, словно щепку в водоворот.

— Получается, вы, ради нас… Вы заранее знали: убийцы уже подходят к деревне. Но смеялись и пели песни. Вы не спрятали даже детей! Неужели вам было не больно?

— А как же, милая, больно. Умереть и воскреснуть мучительно, у нас те же тонкие нервы. Да не в первый раз, не в последний. А ребяток мы тренируем, чтобы в будущем не терялись. Так и вы малышей отпускаете на площадку, где забияки могут обидеть слабого. Без сопротивления напору, без принятия трудных решений, Личность не состоится. Ради вас мы готовы на все. Потому что вы — пограничники.

— Опять это странное слово!

— Не странное, а конкретное. Вы — стражи. Вы крепкой стеной прикрываете Мир Созидания от проникновения хаоса. Представь себе два тонких Мира. Первый Мир — инкубатор Творца, где в программных слоях вызревают матрицы будущих сущностей: материальных и нематериальных, разумных и неразумных, биологических и минеральных. Где в горячих волнах очищаются, отдыхают души творений, заселяющих все прослойки, все закоулки Вселенной перед новой реинкарнацией. Сюда же причислим планеты с созревшими цивилизациями, чьи дети преобразились в нематериальных Слуг Божьих. Или, вроде нас, сохранили телесную оболочку, значительно усовершенствованную.

Второй Мир, теснимый Творцом — бесконечный первичный хаос. Он используется Создателем для создания всего на свете, от звезд и планет до живущих, видимых и не видимых. Хаос не способен к творению. Наоборот. Стремится к первичному состоянию, каким был до первого атома. Потому проявляет себя в разрушении вся и всего.

Поняла? Создатель вложил в творения Добрую Душу, устремляя родных детей к Творчеству и Любви. Но был вынужден «вымесить глину» из первичного материала, другого попросту не было. Преображая хаос живительными эманациями. А иначе бы наша Вселенная не крутилась, не проявилась, не заполнилась бы Вечной Жизнью, видимой и невидимой.

В результате: нечто безликое, не конкретное и не мыслящее приобрело возможность инертно мыслить и злонамеренно действовать, используя всё и вся, частью коих является. Стремясь вернуть свою сущность в безвременное бесформие. Правильно понимая: со временем, с торжеством структурированной и одухотворенной материи, возможности уменьшаются.

Отсюда: ничто не вечно. Космические катастрофы, природные катаклизмы, печальная смертность смертных.

Отсюда все ваши проблемы. Мир третий — мир пограничников — стал ареной борьбы непримиримых антагонистов, которые круглосуточно влияют на ваши сознания. Вы находитесь под перекрестным огнем, интуитивно и из святых источников знаете об этом, к такому положению дел вынужденно приспосабливаетесь. В меру душевных сил и врожденных наклонностей сопротивляетесь злу и стремитесь к добру. В результате жизнь пограничников полна сложностей и противоречий.

Отсюда и ваши войны, и прочие преступления. От трагической неспособности сопротивляться приказам проникающего в мозг и кровь разрушителя.

Но среди самых жестоких, среди самых черных сражений, в ваших сердцах вызревает сопротивление злу. Вы выходите из войны и вновь начинаете строить, вдохновенно творить прекрасное, поднимать поколения новых продолжателей дела Всевышнего.

Старушка остановилась, переводя дыхание. Я протянула фляжку с кристальной водой из ключа, и она с благодарностью выпила.

— Вот и вы, — заключила довольная, — жизнью своей рискуете, чтобы не было новой войны. Не знаете ни причины, ни возможных последствий поступка, но интуитивно бросились прикрывать собой человечество. Правильно говорю?

— А мы думали, выпендряемся, — я понизила градус торжественности.

— Выпендряетесь! — бабушка хмыкнула. — А за доблесть мы вам поможем, и предсказанием, и делом. Изображать «богов» друг перед другом глупо?

— Глупо, — я подтвердила и с великим стыдом возвела очи к верхушкам деревьев.

Вдалеке на бархатном фоне великолепной ночи кружили молнии РУНов. Ага, сейчас нас заметят. Артем попросит премудрую по возможности не бояться и предложит удобное кресло в надежной воздушной повозке. Этой ночью мы скинем костюмы и сладко будем посапывать на сеновалах среди беспардонных жучков-паучков и благоухающих запахов высушенных растений. И ничего аллергического, представьте себе, не случится. Это станет маленьким чудом.

А завтра в лучах восходящего осеннего Астрагамуса расцветет сухая сьючень сияющим розовым цветом, предвещая таежным волшебникам и благодарным гостям многие-многие лета. Мы усядемся за столы по центру вымытой площади, будем радоваться угощению, наслаждаться пением птиц и неторопливыми толками с волонтерами пограничников…

26. 04. 2018 г., редакция ноябрь 22г.